Родине присягают один раз
Леонид Бабий
Счастливы те ребята, которым собственные отцы служат примером, образцом для подражания, поводом для гордости. Чувство благодарности к родителю Алексей Ковалев пронес через всю жизнь. Он и в профессии решил пойти по его стопам. Батя был военным летчиком, служил в Североморске, в Обозерской, на Новой Земле (Амдерма-2), закончил карьеру в Волгограде.
И Алексей после десятилетки нацелился поступать в Качинское летное училище.
Но тут на авансцену выступила мама, заявив решительный протест: «Хватит нам парить в небесах, откуда отцу пришлось дважды катапультироваться и быть в итоге списанным по состоянию здоровья. Выбирай что хочешь, но чтоб нога ступала на земную твердь». Пришлось искать устраивающий стороны компромисс.
Выбор остановили на Ставропольском высшем военно-авиационном училище, а конкретно – на факультете боевого управления, выпускникам которого предстоит, находясь на земле, наводить наши истребители-перехватчики на нарушителей территориального воздушного пространства.
Вышли четверку грачей с гвоздями и каплями
Таким Алексей Ковалев отправлялся на войну
– После выпуска из училища в 82-м году я, новоиспеченный лейтенант, получил должность начальника такого пункта наведения в Одесском военном округе. Только год прослужил, как пришло распоряжение отправляться по замене на равнозначную работу в Афганистан.
Прибыл на место. Пункт наведения истребительной авиации имеется, штат предусмотрен и тоже в наличии (начальник и три штурмана), но практически ни техника, ни обслуживающий ее персонал по назначению не используются, поскольку воздушных целей в афганском небе не наблюдается. И нас, четверых боевых офицеров, задействовали в качестве авианаводчиков, потребность в которых была крайне велика. События и в последующем развивались таким образом, что количество этих специалистов приходилось постоянно увеличивать.
Базировались мы по нескольку человек на крупных аэродромах. Первый год я провел в Шинданде, второй – в Джелалабаде.
Но что же это за специальность такая – авианаводчик? Тут нужен пример. Вообразите войсковую операцию силами, скажем, полка. Для руководства взаимодействием своих и привлекаемых дополнительно сил создается группа боевого управления (ГБУ) – три авианаводчика (по числу батальонов) и столько же арткорректировщиков, подчиненных начальнику группы. В бою он находится рядом с командиром полка, мы с артиллеристом – по правую и левую руку от комбата, непосредственно в районе разворачивающихся событий.
Работать с вертолетами одно удовольствие: скорость невелика, летят низко, связь с ними доступна. Вот они на подходе – пара Ми-24, один ведущий, другой ведомый. Трассирующими пулями (либо дымами, либо сигнальными ракетами) даю целеуказание. Они делают пристрельные выстрелы, мы смотрим: попадание есть – нормально, нет – подсказываю по рации характерный ориентир: отдельно стоящее здание или высокое дерево, от него метров 50 (словом, «трошки влево, трошки вправо»). Второй заход – есть попадание! Тогда они становятся в «коробочку» и отрабатывают боезапас.
Управление самолетами, их целенаведение – более сложная операция. Часто напрямую с аэродромами мы связаться не могли – радиус действия радиостанций, которыми были снабжены авианаводчики, не достигал и ста километров. Учитывая это, над районом боевых действий, пока длится операция, в воздухе барражирует самолет-ретранслятор, оборудованный специальной аппаратурой, позволяющей, как мостик берега реки, соединять ГБУ с авиабазой. И мой заказ идет в эфире как бы транзитом.
Засекречивая содержание, говорим на своем сленге (хотя духам нехитрая эта шифровка была уже понятна), к примеру: «Вышли четверку грачей с гвоздями и каплями», что подразумевало звено истребителей-бомбардировщиков Су-25, снаряженных неуправляемыми ракетными снарядами (НУРСами) и бомбами.
Прибыли, стали в «коробочку», наблюдают. Ни трассеры, ни сигналы из ракетницы с высоты их полета не увидишь. Исходный ориентир дается по кодирующей сетке на картах, которые имеются как у пилота, так и у авианаводчика. Но это только определенный квадрат местности. Для удара нужна большая точность. Чтобы ее обеспечить, навожу на объект Ми-8 целеуказания. Он бьет НУРСами.
Фиксируем попадание, и я посылаю «грачам» короткое: «Работу разрешаю». Они по одному выпадают из «коробочки», в пикировании выходят на цель и обрушивают вниз 500-килограммовые бомбы.
А внизу подо мной проплывают вертолеты
– Самая сложная операция из 28, в которых я участвовал, – Панджшерская. Она отличалась от других и продолжительностью, и размахом района действий, и мощью привлеченных сил. Здесь работала вся авиация 40-й армии, в управлении участвовали все ГБУ. Бомбоштурмовые удары по противнику наносились каждый день. Мало было своих самолетов – запрашивали из Союза тяжелые Ту-16 с 9-тонными бомбами.
Главная трудность – горы. Чтобы по таким лазать, специальная подготовка должна быть, а я человек сугубо равнинный, даже представить не могу, как сумею туда взобраться. Во-первых, снаряжение. Переносная УКВ-радиостанция Р-809 – первейший инструмент авианаводчика. Весит она около 25 килограммов и носится на лямках за спиной. Дальше – РД до десяти кило. Конечно, автомат, набор магазинов в нагруднике, гранаты.
Если все это на себя взвалить да полдня поносить – перестанешь соображать, что на какую цель наводить. Поэтому из подразделения, куда поступает авианаводчик, в помощь ему выделяют самого здорового хлопца, и мы попеременно носим эту радиостанцию. Задача бойца, кроме того, всегда быть рядом, прикрывать опекаемого.
Восхождение. По понятным причинам оно совершается ночью. Впереди проводник из местных. Купленный, конечно. За деньги они легко соглашаются, помани – так и мать родную продаст. По другим склонам наши тоже взбираются, и все происходит точно таким же образом. Я в подразделении десантников. Вытягиваемся в одну цепь строго друг за другом. Идем на ощупь. Главное – не упустить из виду ногу впереди карабкающегося. Потеряешь – можно легко заблудиться. Так у нас и случилось: шел, шел боец и залез на такое место, что, когда рассвело и вернулись его искать, никто не мог понять, как он там оказался. Стоило немалого труда снять его оттуда. Но пока ночь и мы лезем выше. Люди срывались, падали. Если покатый склон – отделаешься ушибами, а если со стометровой отвесной скалы – естественно, труп. Уж если кто сверху полетел, успевай увернуться, тесней к скале прижаться, чтоб и тебя не сшибло вместе с ним.
Ну, вскарабкались. Высота – 2,5 тысячи метров. Попадали отдышаться, а кто сразу и в сон провалился. Когда рассвело, подошел я к краю, глянул вниз и отшатнулся. Мама родная! Ты не пускала меня в небо. Смотри, я стою на земле. На такой твердой, что тверже и не бывает. А внизу, далеко подо мной, неслышно проплывают вертолеты…
За гранью возможного
– Еще ниже, их и не видать, идут по ущелью наши войска. А мы вот отсюда должны их прикрывать по всему маршруту передвижения, не позволяя душманам с гор наносить удары по наступающим.
Так проходят день за днем, неделя за неделей. Горные хребты делают крутые изломы. То мы спускаемся вниз, то карабкаемся на еще большую высоту. Получаю сообщение: на другом маршруте сорвался со скалы и рухнул в пропасть мой коллега-авианаводчик. Чтобы забрать тело, пару дней проводили локальную операцию с участием десантуры и самолетов прикрытия. Но эти подробности я узнал гораздо позже.
Гребешки гор устремляются все выше в небо. Под нами уже 4–4,5 тысячи метров.
Дышать тяжело, нечем дышать. Вот тут проявляется настоящий героизм людей. Я говорю в первую очередь о вертолетчиках. Мы же не могли унести с собой месячную норму боезапаса, продуктов питания. Все это периодически доставлялось винтокрылой авиацией. Но и ее возможности не беспредельны. Есть черта, переступить которую техника не позволяет, не рассчитана она на вседозволенность. И есть человек, способный действовать даже за гранью возможного.
Я выбираю площадку на самом краю отвесной скалы. Сесть на нее Ми-8 мт не может. Нет, пилот машину посадит, но уже не взлетит – разреженность воздуха не даст подняться. Что делается в этом случае?
Я его подвожу к удобному месту, он передней стойкой упирается в край скалы, после чего в зависании начинает разворачивать борт таким образом, чтобы дверь оказалась ближе к стенке. Ее открывают, мы кидаем настил, и по этому мостику сначала быстро выбрасывается доставленный груз, а затем туда заносят раненых и убитых. Кидаю взгляд на командира экипажа: он мокрый от напряжения.
Но вот погрузка закончена. Вертолет вновь разворачивается носом к скале, летчик сбрасывает шаг-газ, то бишь обороты винта, падает с машиной в пропасть, в падении по новой запускает двигатель и уже на подхвате воздушной струи выходит в пилотирование. Тут и искусство, и отвага, и еще не знаю что от человека требуется. На волосок от смерти держались ребята, а сколько их погибало!..
Отработали по своим
– Произошло это около Баграма в майские праздники 85-го, не помню точно, какой день отмечали – Великой Победы или Международной солидарности трудящихся. На огромной площадке собрали войска, тут же командный пункт 103-й ВДД и сам комдив, накрыли передвижные столы, кино привезли, сидим отдыхаем, спиртика туда-сюда. Кольцом окружают это пространство машины, бронетехника. Вдруг высоко в небе со стороны Советского Союза заходит звено истребителей-бомбардировщиков. Странно. Комдив смотрит на начальника группы боевого управления: «Что за авиация?» Тот: «Я не в курсе. Сейчас позвоню в Кабул, узнаю». Пока дозванивались, самолеты разворачиваются на боевую и начинают сыпать на нас методом коврового бомбометания – бомбы вываливаются из контейнера россыпью, накрывают нашу гуляющую площадь полностью.
Все вокруг взрывается, люди бегут кто куда, мы с товарищем под БТР спрятались. Комдив трясет начальника ГБУ, самого осколком ранило, кровь течет. Радиостанцию включаем, судорожно ищем канал, на каком самолеты могут связь осуществлять. А они уже начинают второй заход выполнять. И тут раз – поймали частоту, кричим в эфир: «Работу запрещаем! Отработали по своим!» Они развернулись и ушли. А мы два Камаза трупов и раненых увезли.
Как, почему такое могло произойти? Объяснение есть. Какое-то время назад на месте, где мы расположились для праздничной расслабухи, по данным разведки, находилась крупная группировка душманов. Оперативным отделом 40-й армии была поставлена задача нанести по противнику бомбоштурмовой удар с привлечением авиации с ближайших советских аэродромов. Сразу там не откликнулись – не было погоды, потом еще что-то помешало. Время идет, задачу не отменяют, те выбрали момент и снарядили наконец звено штурмовиков. Самолеты подлетают, летчики уже визуально наблюдают узнаваемую цель (танки, бэтээры у противника тоже имеются, а людей с высоты не отличишь – духи или свои), ну и открывают шлюзы с «гостинцами»…
Присягнуть другому государству отказался
– В тяжелых условиях люди раскрываются сполна, обнажая истинные свои качества. В мирной жизни можно и за десять лет не узнать человека, он всегда в защитной оболочке, снаружи вроде хороший, а внутри-то бывает гнилой. ТАМ день-два-три участия в боевых действиях – и сразу становится ясно, дерьмо ты или человек стоящий. Слабодушные были, предатели, кто переходил на сторону духов. Но в основной массе ребята что надо. Нет, я не жалею, что был на войне. Я получил там закалку, что для военного человека важно. Жалко погибших, мы помним их. И помним, храним в душе чувство товарищества, взаимовыручки. Сейчас такого в жизни нет…
Мой срок службы в Афгане завершился в сентябре. Вернулся, откуда и призван был, в Одессу. Направление получил на остров Змеиный начальником пункта наведения авиации Одесского ВО. В 88-м перебрался на берег, получив должность штурмана командного пункта дивизии ПВО. Потом из двух дивизий – одесской и севастопольской – образовали корпус, послужил и в нем. А когда Советский Союз распался, заставили принимать украинскую присягу, и я понял, что надо оттуда тикать. Меня отец учил, что присягу принимают один раз в жизни и навсегда. От предложения давать торжественное обещание на верность другому государству я, естественно, отказался, на что мне сказали: в таком случае ищите себе место в России.
Место нашлось на Новой Земле, где и батя мой служил в 60-е годы. Та же должность, но после корпуса на дивизию – с понижением получается. Ладно, недолго я там оставался. Появилась вакансия в Архангельске, в районном центре управления воздушным движением. Пока были военные сектора, мы служили армии; шесть лет назад их сократили, и теперь с теми же функциями работаем на гражданскую авиацию. Вот, значит, с декабря 2007 года я военный пенсионер в звании подполковника. Выслуги – 29 лет календарных и 41 год – в льготном исчислении. Сколько сейчас самому? Пятьдесят три.
Такой Алексей Александрович сегодня
Мы листаем альбом, хранящий память об Афгане. Снимков у Ковалева многие десятки. Все, конечно, любительские, и содержание их в основном мирное. Иначе и быть не может: в атаку бойцы идут не с фотоаппаратами. Неожиданно между этих страниц попадается профессионально снятый портрет самого Ковалева. Он в парадном кителе, и на груди справа орден Красной Звезды, слева – медаль «За отвагу». Не слабо отмечен!
И вновь, листая альбом, возвращаемся в его боевую молодость. Несколько фотографий я с разрешения хозяина откладываю для возможной публикации. Пленные моджахеды дожидаются своей участи. Невысокие пирамидки, сложенные бойцами из камней на местах гибели друзей-товарищей.
– А это? – останавливаю взгляд на пугающе распластанном теле. – Не тот ли авианаводчик, что сорвался со скалы?
– Он. Таким и нашли. Не надо его брать.
– Понимаю. Конечно.
Сама собой возникает тягостная пауза. Алексей Александрович прерывает ее грустным признанием:
– Столько лет прошло, все равно иногда так накатит. Вот сегодня наговорился с вами – ночью без кошмаров точно не обойдется…
Счастливы те ребята, которым собственные отцы служат примером, образцом для подражания, поводом для гордости. Чувство благодарности к родителю Алексей Ковалев пронес через всю жизнь. Он и в профессии решил пойти по его стопам. Батя был военным летчиком, служил в Североморске, в Обозерской, на Новой Земле (Амдерма-2), закончил карьеру в Волгограде.
И Алексей после десятилетки нацелился поступать в Качинское летное училище.
Но тут на авансцену выступила мама, заявив решительный протест: «Хватит нам парить в небесах, откуда отцу пришлось дважды катапультироваться и быть в итоге списанным по состоянию здоровья. Выбирай что хочешь, но чтоб нога ступала на земную твердь». Пришлось искать устраивающий стороны компромисс.
Выбор остановили на Ставропольском высшем военно-авиационном училище, а конкретно – на факультете боевого управления, выпускникам которого предстоит, находясь на земле, наводить наши истребители-перехватчики на нарушителей территориального воздушного пространства.
Вышли четверку грачей с гвоздями и каплями
Таким Алексей Ковалев отправлялся на войну
– После выпуска из училища в 82-м году я, новоиспеченный лейтенант, получил должность начальника такого пункта наведения в Одесском военном округе. Только год прослужил, как пришло распоряжение отправляться по замене на равнозначную работу в Афганистан.
Прибыл на место. Пункт наведения истребительной авиации имеется, штат предусмотрен и тоже в наличии (начальник и три штурмана), но практически ни техника, ни обслуживающий ее персонал по назначению не используются, поскольку воздушных целей в афганском небе не наблюдается. И нас, четверых боевых офицеров, задействовали в качестве авианаводчиков, потребность в которых была крайне велика. События и в последующем развивались таким образом, что количество этих специалистов приходилось постоянно увеличивать.
Базировались мы по нескольку человек на крупных аэродромах. Первый год я провел в Шинданде, второй – в Джелалабаде.
Но что же это за специальность такая – авианаводчик? Тут нужен пример. Вообразите войсковую операцию силами, скажем, полка. Для руководства взаимодействием своих и привлекаемых дополнительно сил создается группа боевого управления (ГБУ) – три авианаводчика (по числу батальонов) и столько же арткорректировщиков, подчиненных начальнику группы. В бою он находится рядом с командиром полка, мы с артиллеристом – по правую и левую руку от комбата, непосредственно в районе разворачивающихся событий.
Работать с вертолетами одно удовольствие: скорость невелика, летят низко, связь с ними доступна. Вот они на подходе – пара Ми-24, один ведущий, другой ведомый. Трассирующими пулями (либо дымами, либо сигнальными ракетами) даю целеуказание. Они делают пристрельные выстрелы, мы смотрим: попадание есть – нормально, нет – подсказываю по рации характерный ориентир: отдельно стоящее здание или высокое дерево, от него метров 50 (словом, «трошки влево, трошки вправо»). Второй заход – есть попадание! Тогда они становятся в «коробочку» и отрабатывают боезапас.
Управление самолетами, их целенаведение – более сложная операция. Часто напрямую с аэродромами мы связаться не могли – радиус действия радиостанций, которыми были снабжены авианаводчики, не достигал и ста километров. Учитывая это, над районом боевых действий, пока длится операция, в воздухе барражирует самолет-ретранслятор, оборудованный специальной аппаратурой, позволяющей, как мостик берега реки, соединять ГБУ с авиабазой. И мой заказ идет в эфире как бы транзитом.
Засекречивая содержание, говорим на своем сленге (хотя духам нехитрая эта шифровка была уже понятна), к примеру: «Вышли четверку грачей с гвоздями и каплями», что подразумевало звено истребителей-бомбардировщиков Су-25, снаряженных неуправляемыми ракетными снарядами (НУРСами) и бомбами.
Прибыли, стали в «коробочку», наблюдают. Ни трассеры, ни сигналы из ракетницы с высоты их полета не увидишь. Исходный ориентир дается по кодирующей сетке на картах, которые имеются как у пилота, так и у авианаводчика. Но это только определенный квадрат местности. Для удара нужна большая точность. Чтобы ее обеспечить, навожу на объект Ми-8 целеуказания. Он бьет НУРСами.
Фиксируем попадание, и я посылаю «грачам» короткое: «Работу разрешаю». Они по одному выпадают из «коробочки», в пикировании выходят на цель и обрушивают вниз 500-килограммовые бомбы.
А внизу подо мной проплывают вертолеты
– Самая сложная операция из 28, в которых я участвовал, – Панджшерская. Она отличалась от других и продолжительностью, и размахом района действий, и мощью привлеченных сил. Здесь работала вся авиация 40-й армии, в управлении участвовали все ГБУ. Бомбоштурмовые удары по противнику наносились каждый день. Мало было своих самолетов – запрашивали из Союза тяжелые Ту-16 с 9-тонными бомбами.
Главная трудность – горы. Чтобы по таким лазать, специальная подготовка должна быть, а я человек сугубо равнинный, даже представить не могу, как сумею туда взобраться. Во-первых, снаряжение. Переносная УКВ-радиостанция Р-809 – первейший инструмент авианаводчика. Весит она около 25 килограммов и носится на лямках за спиной. Дальше – РД до десяти кило. Конечно, автомат, набор магазинов в нагруднике, гранаты.
Если все это на себя взвалить да полдня поносить – перестанешь соображать, что на какую цель наводить. Поэтому из подразделения, куда поступает авианаводчик, в помощь ему выделяют самого здорового хлопца, и мы попеременно носим эту радиостанцию. Задача бойца, кроме того, всегда быть рядом, прикрывать опекаемого.
Восхождение. По понятным причинам оно совершается ночью. Впереди проводник из местных. Купленный, конечно. За деньги они легко соглашаются, помани – так и мать родную продаст. По другим склонам наши тоже взбираются, и все происходит точно таким же образом. Я в подразделении десантников. Вытягиваемся в одну цепь строго друг за другом. Идем на ощупь. Главное – не упустить из виду ногу впереди карабкающегося. Потеряешь – можно легко заблудиться. Так у нас и случилось: шел, шел боец и залез на такое место, что, когда рассвело и вернулись его искать, никто не мог понять, как он там оказался. Стоило немалого труда снять его оттуда. Но пока ночь и мы лезем выше. Люди срывались, падали. Если покатый склон – отделаешься ушибами, а если со стометровой отвесной скалы – естественно, труп. Уж если кто сверху полетел, успевай увернуться, тесней к скале прижаться, чтоб и тебя не сшибло вместе с ним.
Ну, вскарабкались. Высота – 2,5 тысячи метров. Попадали отдышаться, а кто сразу и в сон провалился. Когда рассвело, подошел я к краю, глянул вниз и отшатнулся. Мама родная! Ты не пускала меня в небо. Смотри, я стою на земле. На такой твердой, что тверже и не бывает. А внизу, далеко подо мной, неслышно проплывают вертолеты…
За гранью возможного
– Еще ниже, их и не видать, идут по ущелью наши войска. А мы вот отсюда должны их прикрывать по всему маршруту передвижения, не позволяя душманам с гор наносить удары по наступающим.
Так проходят день за днем, неделя за неделей. Горные хребты делают крутые изломы. То мы спускаемся вниз, то карабкаемся на еще большую высоту. Получаю сообщение: на другом маршруте сорвался со скалы и рухнул в пропасть мой коллега-авианаводчик. Чтобы забрать тело, пару дней проводили локальную операцию с участием десантуры и самолетов прикрытия. Но эти подробности я узнал гораздо позже.
Гребешки гор устремляются все выше в небо. Под нами уже 4–4,5 тысячи метров.
Дышать тяжело, нечем дышать. Вот тут проявляется настоящий героизм людей. Я говорю в первую очередь о вертолетчиках. Мы же не могли унести с собой месячную норму боезапаса, продуктов питания. Все это периодически доставлялось винтокрылой авиацией. Но и ее возможности не беспредельны. Есть черта, переступить которую техника не позволяет, не рассчитана она на вседозволенность. И есть человек, способный действовать даже за гранью возможного.
Я выбираю площадку на самом краю отвесной скалы. Сесть на нее Ми-8 мт не может. Нет, пилот машину посадит, но уже не взлетит – разреженность воздуха не даст подняться. Что делается в этом случае?
Я его подвожу к удобному месту, он передней стойкой упирается в край скалы, после чего в зависании начинает разворачивать борт таким образом, чтобы дверь оказалась ближе к стенке. Ее открывают, мы кидаем настил, и по этому мостику сначала быстро выбрасывается доставленный груз, а затем туда заносят раненых и убитых. Кидаю взгляд на командира экипажа: он мокрый от напряжения.
Но вот погрузка закончена. Вертолет вновь разворачивается носом к скале, летчик сбрасывает шаг-газ, то бишь обороты винта, падает с машиной в пропасть, в падении по новой запускает двигатель и уже на подхвате воздушной струи выходит в пилотирование. Тут и искусство, и отвага, и еще не знаю что от человека требуется. На волосок от смерти держались ребята, а сколько их погибало!..
Отработали по своим
– Произошло это около Баграма в майские праздники 85-го, не помню точно, какой день отмечали – Великой Победы или Международной солидарности трудящихся. На огромной площадке собрали войска, тут же командный пункт 103-й ВДД и сам комдив, накрыли передвижные столы, кино привезли, сидим отдыхаем, спиртика туда-сюда. Кольцом окружают это пространство машины, бронетехника. Вдруг высоко в небе со стороны Советского Союза заходит звено истребителей-бомбардировщиков. Странно. Комдив смотрит на начальника группы боевого управления: «Что за авиация?» Тот: «Я не в курсе. Сейчас позвоню в Кабул, узнаю». Пока дозванивались, самолеты разворачиваются на боевую и начинают сыпать на нас методом коврового бомбометания – бомбы вываливаются из контейнера россыпью, накрывают нашу гуляющую площадь полностью.
Все вокруг взрывается, люди бегут кто куда, мы с товарищем под БТР спрятались. Комдив трясет начальника ГБУ, самого осколком ранило, кровь течет. Радиостанцию включаем, судорожно ищем канал, на каком самолеты могут связь осуществлять. А они уже начинают второй заход выполнять. И тут раз – поймали частоту, кричим в эфир: «Работу запрещаем! Отработали по своим!» Они развернулись и ушли. А мы два Камаза трупов и раненых увезли.
Как, почему такое могло произойти? Объяснение есть. Какое-то время назад на месте, где мы расположились для праздничной расслабухи, по данным разведки, находилась крупная группировка душманов. Оперативным отделом 40-й армии была поставлена задача нанести по противнику бомбоштурмовой удар с привлечением авиации с ближайших советских аэродромов. Сразу там не откликнулись – не было погоды, потом еще что-то помешало. Время идет, задачу не отменяют, те выбрали момент и снарядили наконец звено штурмовиков. Самолеты подлетают, летчики уже визуально наблюдают узнаваемую цель (танки, бэтээры у противника тоже имеются, а людей с высоты не отличишь – духи или свои), ну и открывают шлюзы с «гостинцами»…
Присягнуть другому государству отказался
– В тяжелых условиях люди раскрываются сполна, обнажая истинные свои качества. В мирной жизни можно и за десять лет не узнать человека, он всегда в защитной оболочке, снаружи вроде хороший, а внутри-то бывает гнилой. ТАМ день-два-три участия в боевых действиях – и сразу становится ясно, дерьмо ты или человек стоящий. Слабодушные были, предатели, кто переходил на сторону духов. Но в основной массе ребята что надо. Нет, я не жалею, что был на войне. Я получил там закалку, что для военного человека важно. Жалко погибших, мы помним их. И помним, храним в душе чувство товарищества, взаимовыручки. Сейчас такого в жизни нет…
Мой срок службы в Афгане завершился в сентябре. Вернулся, откуда и призван был, в Одессу. Направление получил на остров Змеиный начальником пункта наведения авиации Одесского ВО. В 88-м перебрался на берег, получив должность штурмана командного пункта дивизии ПВО. Потом из двух дивизий – одесской и севастопольской – образовали корпус, послужил и в нем. А когда Советский Союз распался, заставили принимать украинскую присягу, и я понял, что надо оттуда тикать. Меня отец учил, что присягу принимают один раз в жизни и навсегда. От предложения давать торжественное обещание на верность другому государству я, естественно, отказался, на что мне сказали: в таком случае ищите себе место в России.
Место нашлось на Новой Земле, где и батя мой служил в 60-е годы. Та же должность, но после корпуса на дивизию – с понижением получается. Ладно, недолго я там оставался. Появилась вакансия в Архангельске, в районном центре управления воздушным движением. Пока были военные сектора, мы служили армии; шесть лет назад их сократили, и теперь с теми же функциями работаем на гражданскую авиацию. Вот, значит, с декабря 2007 года я военный пенсионер в звании подполковника. Выслуги – 29 лет календарных и 41 год – в льготном исчислении. Сколько сейчас самому? Пятьдесят три.
Такой Алексей Александрович сегодня
Мы листаем альбом, хранящий память об Афгане. Снимков у Ковалева многие десятки. Все, конечно, любительские, и содержание их в основном мирное. Иначе и быть не может: в атаку бойцы идут не с фотоаппаратами. Неожиданно между этих страниц попадается профессионально снятый портрет самого Ковалева. Он в парадном кителе, и на груди справа орден Красной Звезды, слева – медаль «За отвагу». Не слабо отмечен!
И вновь, листая альбом, возвращаемся в его боевую молодость. Несколько фотографий я с разрешения хозяина откладываю для возможной публикации. Пленные моджахеды дожидаются своей участи. Невысокие пирамидки, сложенные бойцами из камней на местах гибели друзей-товарищей.
– А это? – останавливаю взгляд на пугающе распластанном теле. – Не тот ли авианаводчик, что сорвался со скалы?
– Он. Таким и нашли. Не надо его брать.
– Понимаю. Конечно.
Сама собой возникает тягостная пауза. Алексей Александрович прерывает ее грустным признанием:
– Столько лет прошло, все равно иногда так накатит. Вот сегодня наговорился с вами – ночью без кошмаров точно не обойдется…
