Капитан Воронин заступался за собак
Ивану Андреевичу в 2014-м исполнится 90 лет. Он родился в шенкурской деревне Березник. В конце 20-х его отца, зажиточного середняка, раскулачили. Спасаясь от репрессий, в 1931-м семья переехала в Архангельск. Ване тогда было шесть лет, но он хорошо запомнил свое детство, людей, городские улицы, храмы, дома.
Баня из обломков собора
– Я уже не застал главного кафедрального собора в Архангельске, который стоял на месте нынешнего драмтеатра, но хорошо помню особняки богатых купцов на Троицком проспекте, – рассказывает Иван Андреевич. – У каждого дома был плодовый сад, а заборчики низкие, красивые такие, ажурные…
До наших дней сохранился особняк купца Суркова, что на углу улицы Попова и набережной, в котором при советской власти был пивоваренный завод. В доме купчихи Плотниковой, где нынче музей, размещалось какое-то советское учреждение, по-моему, горком партии. Я хорошо запомнил домик Петра Первого в парке у нынешнего драмтеатра. Его позже перевезли в Москву…
На Смольном буяне была построена баня из обломков разрушенного Троицкого собора. Где сейчас верхний мост, там низину заливало водой. Туда приходили плоты с Ваги, из Вельска, Шенкурска. На них привозили бочки со смолой. Их выгружали на берег и везли на мурманскую пристань, которая была напротив нынешней улицы Романа Куликова.
Пьяненькие грузчики после работы ложились спать тут же. А на подошве сапог они писали цену, за которую наниматель мог их разбудить. Если разбудил и не дал столько, то мужики могли и драку затеять. Отсюда и пошло название – Смольный буян…
Слышу запах колбасы
В первый класс Ваню Фомина записали в татарскую школу, в русской не было мест. Школа размещалась в двухэтажном деревянном доме на углу нынешних улиц Карла Либкнехта и Чумбаровки.
– Мы жили на Кеврольской, сейчас это улица Романа Куликова. По дороге в школу я любовался домами. Они были разного цвета, дворики чистые, мосточки вычищены. Не помню на улицах снежных заносов, дворники старались.
Помню, проходил мимо фотографии знаменитого немца Лейцингера. Он был искусным фотографом, но для нашей семьи сделать у него фото было непозволительной роскошью.
На Троицком дома были деревянные, только здание городской думы кирпичное. Оно стояло напротив нынешнего медуниверситета. И Поморская вся была деревянной. Для меня памятна Успенская улица, ныне – Логинова. На ней, напротив стадиона «Динамо», магазин отца. В 12 лет его привезли из деревни в город, определили в подмастерье к купцу Чеснокову. Отец торговал в мясном ряду на рынке и к 20 годам стал хорошим торговцем. Чесноков приобрел ему магазин, который отец выкупил за два года. Здание того магазина не сохранилось.
Купец Чесноков снабжал Архангельск мясной продукцией. По своей технологии делал окорока и чесночную колбасу. Магазин его стоял на углу Троицкого проспекта и Поморской. До сих пор, когда прохожу там, мне слышится запах чесночной колбасы и окороков…
В Архангельске было сорок церквей, а сейчас я насчитал их шесть-семь. Какой же урон нанесли большевики культуре и сознанию человека, разрушив такие памятники истории!
Любое старинное здание радует глаз. Вот на морском-речном вокзале, на углу Выучейского и набережной, стоит дом, которым и сейчас можно любоваться. Он прекрасно вписывается в современную архитектуру. И таких в Архангельске было много. Любое строение украшало город, не выбивалось из общего облика. Современное строительство нужно увязывать с историей, ценить то, что окружало человека веками.
По Архангельску – на упряжках
Хорошо помнит Иван Андреевич и своих сверстников, которые жили по соседству. Например, будущих знаменитостей – народного артиста баяниста-виртуоза Юрия Казакова, олимпийского чемпиона по конькобежному спорту Бориса Шилкова.
– Катков в Архангельске было много. На коньках все катались, даже на деревянных. Деревянную колодку, на которой железка подбита, привяжешь веревками к валенку и едешь, – рассказывает Иван Андреевич.
Ярким воспоминанием довоенного детства стала дружба с заслуженным полярником и охотником Сергеем Прокопьевичем Журавлевым, который был женат на тете Ивана Фомина.
– В Арктике он ездил на собачьей упряжке, по 15–17 собак в сани запрягал. А когда возвращался с зимовки, по городу ездил на трех собаках. В 30-е годы на собаках многие катались, хоть и трамваи уже ходили. Помню, как мы с дядей добирались в упряжке до Левого берега за мукой. Собаки легко везли нас и два мешка. Собак он выбирал из уличных дворняг. Смотрел, чтобы грудь была широкая, шерсть хорошая. Выловит – и обучает в упряжке ходить.
Дядя Сергей Прокопьевич дружил со знаменитым капитаном Ворониным.
Я его запомнил таким солидным, прославленным многими походами мореходом, и в то же время добродушным человеком. Он очень любил собак дяди, а Сергей Прокопьевич держал их строго, даже бил, если не слушались. Воронин всегда за них заступался. Дядя не раз отправлялся на зимовку на ледоколе капитана Воронина. Высаживался с собаками на лед и шел по дрейфующим льдинам.
Однажды ледокол затерло во льдах, а на его борту были приборы, которые ждали на метеостанции. Сергей Журавлев высадился на дрейфующие льди-
ны и на собаках доставил оборудование на станцию. Перед полыньей он собак в воду спускал и сам, в сплошной малице, туда бросался. Выплывут все, отряхнутся – и дальше поехали. Мой дядя был замечательный человек. На зимовку, кроме собак, брал только ружье и боеприпасы. Набьет зверя – собак накормит и сам наестся.
Сергей Прокопьевич умер на Таймыре, еще не старым человеком. В то же время овдовел и капитан Воронин. Вскоре он женился на жене моего дяди Марии Васильевне, которая была двоюродной сестрой моей матери. Так мы породнились со знаменитым капитаном.
Кошельки под домом
– В 30-е годы в Архангельске были голод, нищета, безработица. Воры никого не боялись. В очередях грабили целой шайкой. Один будто к продавцу лезет, трется к людям, кошелек вытащит и передаст подельнику. Ограбленный кричит: «Ловите вора!» Схватят, а у того нет денег, – рассказывает старожил. – На столбах висели объявления: «До 12 одежда ваша, после 12 – наша».
Жулик кошелек вытащит и свободно идет по улице, вытаскивает из него бумажки, а сзади старики ревут: «Хоть документы отдай!» Он деньги вынет и бросит им бумаги. Пострадавший даже подойти к вору боялся: тот мог полоснуть по лицу ножом. А кошельки воры под дома кидали… Помню, как спустя много лет на улице Романа Куликова у одного дома меняли сваи и нашли там с полсотни кошельков. В некоторых документы были. Мы собрали все и отнесли в милицию…
За три года навели порядок
Трамвай ходил до 3-го лесозавода, всегда переполненный. Люди на подножках висят, а карманники так и шуруют. Наш сосед был милиционером. Он так жулье ловил: наложит в карманы разных бумажек и рыболовных крючков – и пихается в трамвай. Вор сунется к нему – и попадется на крючок. Тот его с поличным в милицию.
На Смольном была большая обводная канава, через нее мост, рядом баня, где пивом торговали. Ворье облюбовало этот мост. Днем под ним спали, а ночью людей грабили, кольца снимали, золотые зубы выбивали. Под тем мостом милиция обнаружила склад
награбленного. Милиция была добросовестная, рабоче-крестьянская. За два-три года в Архангельске навели порядок.
В 30-е годы в городе было много беспризорных. Их называли гобники – было такое городское общество беспризорных (ГОБ). Милиция всех беспризорных прибирала в этот ГОБ, стало потише, но семьи в Архангельске были большие, по 8–9 детей, и при родителях многие хулиганили и воровали.
У нас корова была, я пас ее, сено заготовлял, поэтому не связался с плохой компанией, а многие ребята с нашего двора пошли по кривой дорожке, закончили жизнь в тюрьме…
В тему
В 1933 году в Архангельск влились поселок Зеньковича на Бакарице, Исакогорка, Цигломень, а также Исакогорский, Кегостровский, Лисестровский, Пустошинский, Реушеньгский и Цигломенский сельсоветы. Площадь города расширилась с 950 гектаров до 4000, а численность населения увеличилась с 54 тысяч в 1923 году до 251 тысячи в 1939-м, пишет Е. И. Овсянкин в монографии «Имена архангельских улиц».
Баня из обломков собора
– Я уже не застал главного кафедрального собора в Архангельске, который стоял на месте нынешнего драмтеатра, но хорошо помню особняки богатых купцов на Троицком проспекте, – рассказывает Иван Андреевич. – У каждого дома был плодовый сад, а заборчики низкие, красивые такие, ажурные…
До наших дней сохранился особняк купца Суркова, что на углу улицы Попова и набережной, в котором при советской власти был пивоваренный завод. В доме купчихи Плотниковой, где нынче музей, размещалось какое-то советское учреждение, по-моему, горком партии. Я хорошо запомнил домик Петра Первого в парке у нынешнего драмтеатра. Его позже перевезли в Москву…
На Смольном буяне была построена баня из обломков разрушенного Троицкого собора. Где сейчас верхний мост, там низину заливало водой. Туда приходили плоты с Ваги, из Вельска, Шенкурска. На них привозили бочки со смолой. Их выгружали на берег и везли на мурманскую пристань, которая была напротив нынешней улицы Романа Куликова.
Пьяненькие грузчики после работы ложились спать тут же. А на подошве сапог они писали цену, за которую наниматель мог их разбудить. Если разбудил и не дал столько, то мужики могли и драку затеять. Отсюда и пошло название – Смольный буян…
Слышу запах колбасы
В первый класс Ваню Фомина записали в татарскую школу, в русской не было мест. Школа размещалась в двухэтажном деревянном доме на углу нынешних улиц Карла Либкнехта и Чумбаровки.
– Мы жили на Кеврольской, сейчас это улица Романа Куликова. По дороге в школу я любовался домами. Они были разного цвета, дворики чистые, мосточки вычищены. Не помню на улицах снежных заносов, дворники старались.
Помню, проходил мимо фотографии знаменитого немца Лейцингера. Он был искусным фотографом, но для нашей семьи сделать у него фото было непозволительной роскошью.
На Троицком дома были деревянные, только здание городской думы кирпичное. Оно стояло напротив нынешнего медуниверситета. И Поморская вся была деревянной. Для меня памятна Успенская улица, ныне – Логинова. На ней, напротив стадиона «Динамо», магазин отца. В 12 лет его привезли из деревни в город, определили в подмастерье к купцу Чеснокову. Отец торговал в мясном ряду на рынке и к 20 годам стал хорошим торговцем. Чесноков приобрел ему магазин, который отец выкупил за два года. Здание того магазина не сохранилось.
Купец Чесноков снабжал Архангельск мясной продукцией. По своей технологии делал окорока и чесночную колбасу. Магазин его стоял на углу Троицкого проспекта и Поморской. До сих пор, когда прохожу там, мне слышится запах чесночной колбасы и окороков…
В Архангельске было сорок церквей, а сейчас я насчитал их шесть-семь. Какой же урон нанесли большевики культуре и сознанию человека, разрушив такие памятники истории!
Любое старинное здание радует глаз. Вот на морском-речном вокзале, на углу Выучейского и набережной, стоит дом, которым и сейчас можно любоваться. Он прекрасно вписывается в современную архитектуру. И таких в Архангельске было много. Любое строение украшало город, не выбивалось из общего облика. Современное строительство нужно увязывать с историей, ценить то, что окружало человека веками.
По Архангельску – на упряжках
Хорошо помнит Иван Андреевич и своих сверстников, которые жили по соседству. Например, будущих знаменитостей – народного артиста баяниста-виртуоза Юрия Казакова, олимпийского чемпиона по конькобежному спорту Бориса Шилкова.
– Катков в Архангельске было много. На коньках все катались, даже на деревянных. Деревянную колодку, на которой железка подбита, привяжешь веревками к валенку и едешь, – рассказывает Иван Андреевич.
Ярким воспоминанием довоенного детства стала дружба с заслуженным полярником и охотником Сергеем Прокопьевичем Журавлевым, который был женат на тете Ивана Фомина.
– В Арктике он ездил на собачьей упряжке, по 15–17 собак в сани запрягал. А когда возвращался с зимовки, по городу ездил на трех собаках. В 30-е годы на собаках многие катались, хоть и трамваи уже ходили. Помню, как мы с дядей добирались в упряжке до Левого берега за мукой. Собаки легко везли нас и два мешка. Собак он выбирал из уличных дворняг. Смотрел, чтобы грудь была широкая, шерсть хорошая. Выловит – и обучает в упряжке ходить.
Дядя Сергей Прокопьевич дружил со знаменитым капитаном Ворониным.
Я его запомнил таким солидным, прославленным многими походами мореходом, и в то же время добродушным человеком. Он очень любил собак дяди, а Сергей Прокопьевич держал их строго, даже бил, если не слушались. Воронин всегда за них заступался. Дядя не раз отправлялся на зимовку на ледоколе капитана Воронина. Высаживался с собаками на лед и шел по дрейфующим льдинам.
Однажды ледокол затерло во льдах, а на его борту были приборы, которые ждали на метеостанции. Сергей Журавлев высадился на дрейфующие льди-
ны и на собаках доставил оборудование на станцию. Перед полыньей он собак в воду спускал и сам, в сплошной малице, туда бросался. Выплывут все, отряхнутся – и дальше поехали. Мой дядя был замечательный человек. На зимовку, кроме собак, брал только ружье и боеприпасы. Набьет зверя – собак накормит и сам наестся.
Сергей Прокопьевич умер на Таймыре, еще не старым человеком. В то же время овдовел и капитан Воронин. Вскоре он женился на жене моего дяди Марии Васильевне, которая была двоюродной сестрой моей матери. Так мы породнились со знаменитым капитаном.
Кошельки под домом
– В 30-е годы в Архангельске были голод, нищета, безработица. Воры никого не боялись. В очередях грабили целой шайкой. Один будто к продавцу лезет, трется к людям, кошелек вытащит и передаст подельнику. Ограбленный кричит: «Ловите вора!» Схватят, а у того нет денег, – рассказывает старожил. – На столбах висели объявления: «До 12 одежда ваша, после 12 – наша».
Жулик кошелек вытащит и свободно идет по улице, вытаскивает из него бумажки, а сзади старики ревут: «Хоть документы отдай!» Он деньги вынет и бросит им бумаги. Пострадавший даже подойти к вору боялся: тот мог полоснуть по лицу ножом. А кошельки воры под дома кидали… Помню, как спустя много лет на улице Романа Куликова у одного дома меняли сваи и нашли там с полсотни кошельков. В некоторых документы были. Мы собрали все и отнесли в милицию…
За три года навели порядок
Трамвай ходил до 3-го лесозавода, всегда переполненный. Люди на подножках висят, а карманники так и шуруют. Наш сосед был милиционером. Он так жулье ловил: наложит в карманы разных бумажек и рыболовных крючков – и пихается в трамвай. Вор сунется к нему – и попадется на крючок. Тот его с поличным в милицию.
На Смольном была большая обводная канава, через нее мост, рядом баня, где пивом торговали. Ворье облюбовало этот мост. Днем под ним спали, а ночью людей грабили, кольца снимали, золотые зубы выбивали. Под тем мостом милиция обнаружила склад
награбленного. Милиция была добросовестная, рабоче-крестьянская. За два-три года в Архангельске навели порядок.
В 30-е годы в городе было много беспризорных. Их называли гобники – было такое городское общество беспризорных (ГОБ). Милиция всех беспризорных прибирала в этот ГОБ, стало потише, но семьи в Архангельске были большие, по 8–9 детей, и при родителях многие хулиганили и воровали.
У нас корова была, я пас ее, сено заготовлял, поэтому не связался с плохой компанией, а многие ребята с нашего двора пошли по кривой дорожке, закончили жизнь в тюрьме…
В тему
В 1933 году в Архангельск влились поселок Зеньковича на Бакарице, Исакогорка, Цигломень, а также Исакогорский, Кегостровский, Лисестровский, Пустошинский, Реушеньгский и Цигломенский сельсоветы. Площадь города расширилась с 950 гектаров до 4000, а численность населения увеличилась с 54 тысяч в 1923 году до 251 тысячи в 1939-м, пишет Е. И. Овсянкин в монографии «Имена архангельских улиц».
