5 августа 2015

Журнал «Двина» на родине Фёдора Абрамова. День третий

Но прежде, пока не началась посадка, мы просим Илью Исаева, того самого художника-географа, который позавчера представил нам Катю Рябинову, показать свои работы. А то ведь его не застанешь в келье – после службы с утра до вечера на этюдах.

Побуждаемый просьбами-предложениями Илья открывает свои папки, извлекает свежие картины и устанавливает их на завалинке музея.

«Вернисаж под открытым небом, — комментируем мы. — Первая персональная выставка на Севере».

И меж тем разглядываем работы. Писанные маслом на жёстком картоне, они не велики по формату (походный размер), но вглядитесь в краски — и вы непременно отметите, что художник ухватил суть. Монастырь, его окрестности, берег Пинеги…А особенно, как мне видится, удались небеса. Северное небо своеобычное, оно сродни монашеской молитве, тихое и неспешное. Но летом оно подчас буйствует, меняя цвета на глазах и поражая то перламутровыми переливами, как сокровенная раковина, то широкими от окоёма до окоёма мазками перистых облаков…Не успеешь договорить, как небесная картина меняется. А художник остановил эти мгновения. Особенно меня привлёк пейзаж с небесной коловертью. Я тоже поразился этому видению. В небесах шла какая-то борьба, словно схлестнулись две гигантские птицы – ворон да сокол, только перья летели. Было это третьего дня. Мы наблюдали с Ильёй это ристалище почти с одного места, хотя и не видели друг друга: он писал, я снимал. Для сравнения поставил в фотоокне эти работы рядом. Снимок документальнее, однако кисть эмоциональнее. Согласитесь.

Автобус наполнился ( литераторская бригада, москвичи, местные и приезжие школяры) и покатил по заповеданному маршруту. Бразды правления на этом этапе литературного праздника вновь взяла Александра Фёдоровна Абрамова. В Суру мы добрались без приключений, хотя пришлось даже, пользуясь паромом, пересекать реку. 

В Суре надо, конечно, пожить, чтобы её осмыслить. Наскоком такое явление не возьмёшь. И я даже и не пытался, спрятав блокнот и лишь изредка извлекая камеру, тем паче, что моросил дождь. Но что-то знакомое, будто где-то уже виденное чудилось в этой магистральной улице, носящей имя Иоанна Кронштадтского, в этом храме, венчающем улицу, которая выходит в чистое поле. И уже дома, спустя несколько дней, вспомнил, что аукнулось мне в Суре. Космодром Плесецк, стартовая площадка. Могучая ферма с ракетой на береговой кромке, за которой тайга, и ведущая к ней бетонная дорога.

В иные поры я бы поразмышлял над этим совпадением. Но в этих коротких записках воздержусь, дабы не взять ненужный тон. Материя тонкая и деликатная. 

В храме с благословения священника неделю назад я уже фотографировал, то был групповой снимок, но сам сняться доселе не помышлял и вот тут, получив разрешение, сподобился. Надо ли это было делать или нет, до сих пор не знаю.

Церковь постоянно задаёт тебе вопросы. Вот увидел в этом храме юную монашку. Полюбовался ёе светлым, ясным ликом и немного взгрустнул. Христовая невеста никогда уже не станет невестой земной. Мирское, каюсь, на миг перевесило. Какие бы, наверное, чудесные у неё могли родиться дети. Михайла Ломоносова призывал запретить клобук до 50 лет: исполнишь земной долг — тогда. Но я не столь радикален, как мой великий земляк и тёзка. На всё воля Божья!

Из рук черницы — она управляется в свечной лавочке — беру иконку Иоанна Кронштадтского, который основал эту обитель и приездами в ней служил. В его годы здесь обитало несколько десятков Христовых сестёр. Сейчас их всего пять. Бросаю последний взгляд на юную смиренницу, и отмечаю, что в её глазах ни смятения, ни ропота, из чего заключаю, что она призвана на монашеский подвиг и осознанно сердечно несёт свой крест, молясь неустанно за грешный мир в этой отдалённой обители.

Моросит дождь. Мы следуем за нашими вожатаями по улице Иоанна Кронштадтского. На нашем пути — дома нескольких близких батюшке персон, выстроенных его милостью. Дом сестры мы обследуем. Вот на этом диванчике батюшка сиживал, здесь любил пить чай. Как будто это было вчера. Меж тем миновал век, уже больше.

На одном из деревянных домов доска со знакомым портретом. Здесь родился Иван Данилов, звонарь всея Руси. Четверть века назад мы с ним ездили в белокаменную на один съезд и жили в одном номере. Ивана давно нет. Видать, Господь призвал его к себе, дабы труждался на небесной колокольне.

Что ни дом в Суре, то какое-то звонкое имя. А уж храмы-то какие, монастырь!

Монастырь, умервщлённый и омирвщлённый, десятилетия пребывал в пусте. Первыми подвижницами, которые прибыли сюда двадцать лет назад, были девушки из Казахстана, гонимые злыми ветрами перестройки-переломки. Вот уж действительно: не было бы счастья, да несчастье помогло. Это я и о тех первых подвижницах, и вообще о перестройке.

Возрождение обители идёт медленно. Но на монастырской улице уже состоялся первый праздник. Имею ввиду 25-летие канонизации святого праведного Иоанна Кронштадтского, на которое прибыл сам Патриарх. 

Суру мы оглядели со всех сторон: и изнутри, гуляя по улицам и закоулкам, и снаружи, когда поднялись на Поклонную гору, расположенную в нескольких километрах от села. Поклонной гора называется потому, что жителей окрестных деревень по весне отделяло от Суры половодье. И богомольцы, дабы не нарушать церковного уклада, на пасху поднимались на самую высокую вершину и вели службу в унисон храмовым колоколам.

Чтобы попасть на эту гору мы долго ехали, пересекали подвесной мост, а потом воздымались по склону. Картина с верхотуры открывается дивная. Видна не только Сура, но кажется, вся держава, по крайней мере Архангелогородчина. 

Пришёл черёд выступлению. Народу в местном ДК собралось не очень много — говорят Сура и её обитатели до сих пор не отошли от минувшего грандиозного праздника, — однако судя по всему, это были самые преданные читатели и слушатели родного слова. Мне для съёмки не требовалось искать кадр, до того внимательно и вдохновенно переживали все выступления здешние земляки.

Первое слово было за мной. Я заранее решил прочитать стихотворение Александра Роскова. Есть у него чудесное стихотворение о школьнике, который идёт в школу по просёлочной дороге. « Из далёкой дали, временного иного отрезка…». Но в последний момент переменил закладку. Сердцем почувствовал, что нужен иной, не лирический настрой. И прочитал знаменитое Сашино, цитированное не раз с высоких сцен и трибун стихотворение «Анатолий Абрамов — простой деревенский мужик…». На последней строфе перехватило горло. Не могу без слёз читать стихи друга, а такие и подавно…

Моё настроение, видать, передалось и коллегам. Гражданские стихи прочитала Ольга Корзова. В тон отозвалась Татьяна Полежаева. А Николай Васильев, словно, коснулся гуслей и завёл речитативом «Слово о полку Игореве…». Да не куплет-два, едва не половину. Во, как!

Всему свой черёд, своё время. Нашлось место и улыбке. Илья Исаев прочитал выдержки из школьных сочинений своих учеников, речь шла о живописи, искусстве. Монологи эти вызвали добрую улыбку, особенно прониклись, кажется, школьники, которые то и дело обменивались взглядами, да, мол, это писали наши сверстники.

А заключительным аккордом вновь стала скрипка Кати Рябиновой. На окраине Суры, читай — на краю Ойкумены — звучали Баркарола Чайковского, снова Свиридов – родное и заветное. И это воспринималось как Господня милость.

Растроганный всем услышанным один здешний житель, он назвался дед Геннадий, разразился гневным монологом, дескать, почему местная власть не озаботилась сбором людей. Тут такое творится! Он второй раз в жизни слышит скрипку. Он слышит такие стихи! А где же земляки?

Этот вопрос возникает и у нас нередко. Увы, земляки сейчас озабочены не столько поэзией и даже прозой, сколько прозой жизни. Народ по большей части погряз в потребиловке. Политика нынче такая. Всё на благо брюха, всё во имя живота своего. Потому что власть нынешняя сама этим живёт. Ей нечего предложить народу, кроме варёной колбасы да пива. Потому и происходит подмена и замена истинных ценностей суррогатами. И словесность как часть культуры ставится уже и официально в разряд обслуги.

О чём думают хлопцы, которые всем этим рулят, не знаю! Ведь поминать их будут не в связи с созданием, скажем, доступной литературной серии «1000 классических томов», а, скорее всего, каким-нибудь заводом по изготовлению биотуалетов замкнутого цикла. 

В Суре мы попрощались с Катей и Ильёй, нашими спутниками-компаньонами, участниками наших литературных дней — им предстояло возвращаться в Москву, а сами поехали обратно в Верколу.

Всю дорогу нас сопровождало хоровое пение, это разошлась кипучая молодёжь. Заводилой тут оказалась Лиза Щербакова, девочка из Видяево Мурманской области, которая приехала к бабушке-дедушке на каникулы. У неё оказался хороший голос плюс музыкальная школа, и пела она звонко, а главное от души. Причём не какие-то там модные шлягеры, однодневки, нет — звучали песни о родимой стороне и большой Родине.

От чего пели именно такие песни эти подростки-подлётыши? Уточню и добавлю: от полноты юношеских чувств, от избытка сердца, которое наполнилось-переполнилось видами родина, которая в эти часы открылась-распахнулась во всю необъятную ширь. Как тут не запеть! А напоследок Лиза завела Гимн России, ребята и девчонки-сверстницы подхватили и, представьте себе, довели величальную державе до конца. Молодцы! А то всякие пустобрехи нам твердят, что у России нет будущего. Да вот же оно — поёт и смеётся! А ещё добавлю, что та же Лиза – коли придёт такой час – не только песней поднимет сверстников: она занимается биатлоном, умеет метко стрелять, 9 раз подтягивается на турнике. Ну-ка, парни, кто больше?

Так с песнями да прощаниями-расставаниями и закончился последний день нашего литературного сбора на родине Фёдора Абрамова. 

Какой вывод напрашивается из всего увиденного, услышанного, пережитого за минувшие дни? Живёт глубинка Русского Севера. Живёт трудно, одолевая невзгоды и тяготы. Живёт, молясь и уповая на милость Божию. Живёт, опираясь на праведное слово своего земляка Фёдора свет Александровича Абрамова.

День первый | День второй

Побуждаемый просьбами-предложениями Илья открывает свои папки, извлекает свежие картины и устанавливает их на завалинке музея.

«Вернисаж под открытым небом, — комментируем мы. — Первая персональная выставка на Севере».

И меж тем разглядываем работы. Писанные маслом на жёстком картоне, они не велики по формату (походный размер), но вглядитесь в краски — и вы непременно отметите, что художник ухватил суть. Монастырь, его окрестности, берег Пинеги…А особенно, как мне видится, удались небеса. Северное небо своеобычное, оно сродни монашеской молитве, тихое и неспешное. Но летом оно подчас буйствует, меняя цвета на глазах и поражая то перламутровыми переливами, как сокровенная раковина, то широкими от окоёма до окоёма мазками перистых облаков…Не успеешь договорить, как небесная картина меняется. А художник остановил эти мгновения. Особенно меня привлёк пейзаж с небесной коловертью. Я тоже поразился этому видению. В небесах шла какая-то борьба, словно схлестнулись две гигантские птицы – ворон да сокол, только перья летели. Было это третьего дня. Мы наблюдали с Ильёй это ристалище почти с одного места, хотя и не видели друг друга: он писал, я снимал. Для сравнения поставил в фотоокне эти работы рядом. Снимок документальнее, однако кисть эмоциональнее. Согласитесь.

Автобус наполнился ( литераторская бригада, москвичи, местные и приезжие школяры) и покатил по заповеданному маршруту. Бразды правления на этом этапе литературного праздника вновь взяла Александра Фёдоровна Абрамова. В Суру мы добрались без приключений, хотя пришлось даже, пользуясь паромом, пересекать реку. 

В Суре надо, конечно, пожить, чтобы её осмыслить. Наскоком такое явление не возьмёшь. И я даже и не пытался, спрятав блокнот и лишь изредка извлекая камеру, тем паче, что моросил дождь. Но что-то знакомое, будто где-то уже виденное чудилось в этой магистральной улице, носящей имя Иоанна Кронштадтского, в этом храме, венчающем улицу, которая выходит в чистое поле. И уже дома, спустя несколько дней, вспомнил, что аукнулось мне в Суре. Космодром Плесецк, стартовая площадка. Могучая ферма с ракетой на береговой кромке, за которой тайга, и ведущая к ней бетонная дорога.

В иные поры я бы поразмышлял над этим совпадением. Но в этих коротких записках воздержусь, дабы не взять ненужный тон. Материя тонкая и деликатная. 

В храме с благословения священника неделю назад я уже фотографировал, то был групповой снимок, но сам сняться доселе не помышлял и вот тут, получив разрешение, сподобился. Надо ли это было делать или нет, до сих пор не знаю.

Церковь постоянно задаёт тебе вопросы. Вот увидел в этом храме юную монашку. Полюбовался ёе светлым, ясным ликом и немного взгрустнул. Христовая невеста никогда уже не станет невестой земной. Мирское, каюсь, на миг перевесило. Какие бы, наверное, чудесные у неё могли родиться дети. Михайла Ломоносова призывал запретить клобук до 50 лет: исполнишь земной долг — тогда. Но я не столь радикален, как мой великий земляк и тёзка. На всё воля Божья!

Из рук черницы — она управляется в свечной лавочке — беру иконку Иоанна Кронштадтского, который основал эту обитель и приездами в ней служил. В его годы здесь обитало несколько десятков Христовых сестёр. Сейчас их всего пять. Бросаю последний взгляд на юную смиренницу, и отмечаю, что в её глазах ни смятения, ни ропота, из чего заключаю, что она призвана на монашеский подвиг и осознанно сердечно несёт свой крест, молясь неустанно за грешный мир в этой отдалённой обители.

Моросит дождь. Мы следуем за нашими вожатаями по улице Иоанна Кронштадтского. На нашем пути — дома нескольких близких батюшке персон, выстроенных его милостью. Дом сестры мы обследуем. Вот на этом диванчике батюшка сиживал, здесь любил пить чай. Как будто это было вчера. Меж тем миновал век, уже больше.

На одном из деревянных домов доска со знакомым портретом. Здесь родился Иван Данилов, звонарь всея Руси. Четверть века назад мы с ним ездили в белокаменную на один съезд и жили в одном номере. Ивана давно нет. Видать, Господь призвал его к себе, дабы труждался на небесной колокольне.

Что ни дом в Суре, то какое-то звонкое имя. А уж храмы-то какие, монастырь!

Монастырь, умервщлённый и омирвщлённый, десятилетия пребывал в пусте. Первыми подвижницами, которые прибыли сюда двадцать лет назад, были девушки из Казахстана, гонимые злыми ветрами перестройки-переломки. Вот уж действительно: не было бы счастья, да несчастье помогло. Это я и о тех первых подвижницах, и вообще о перестройке.

Возрождение обители идёт медленно. Но на монастырской улице уже состоялся первый праздник. Имею ввиду 25-летие канонизации святого праведного Иоанна Кронштадтского, на которое прибыл сам Патриарх. 

Суру мы оглядели со всех сторон: и изнутри, гуляя по улицам и закоулкам, и снаружи, когда поднялись на Поклонную гору, расположенную в нескольких километрах от села. Поклонной гора называется потому, что жителей окрестных деревень по весне отделяло от Суры половодье. И богомольцы, дабы не нарушать церковного уклада, на пасху поднимались на самую высокую вершину и вели службу в унисон храмовым колоколам.

Чтобы попасть на эту гору мы долго ехали, пересекали подвесной мост, а потом воздымались по склону. Картина с верхотуры открывается дивная. Видна не только Сура, но кажется, вся держава, по крайней мере Архангелогородчина. 

Пришёл черёд выступлению. Народу в местном ДК собралось не очень много — говорят Сура и её обитатели до сих пор не отошли от минувшего грандиозного праздника, — однако судя по всему, это были самые преданные читатели и слушатели родного слова. Мне для съёмки не требовалось искать кадр, до того внимательно и вдохновенно переживали все выступления здешние земляки.

Первое слово было за мной. Я заранее решил прочитать стихотворение Александра Роскова. Есть у него чудесное стихотворение о школьнике, который идёт в школу по просёлочной дороге. « Из далёкой дали, временного иного отрезка…». Но в последний момент переменил закладку. Сердцем почувствовал, что нужен иной, не лирический настрой. И прочитал знаменитое Сашино, цитированное не раз с высоких сцен и трибун стихотворение «Анатолий Абрамов — простой деревенский мужик…». На последней строфе перехватило горло. Не могу без слёз читать стихи друга, а такие и подавно…

Моё настроение, видать, передалось и коллегам. Гражданские стихи прочитала Ольга Корзова. В тон отозвалась Татьяна Полежаева. А Николай Васильев, словно, коснулся гуслей и завёл речитативом «Слово о полку Игореве…». Да не куплет-два, едва не половину. Во, как!

Всему свой черёд, своё время. Нашлось место и улыбке. Илья Исаев прочитал выдержки из школьных сочинений своих учеников, речь шла о живописи, искусстве. Монологи эти вызвали добрую улыбку, особенно прониклись, кажется, школьники, которые то и дело обменивались взглядами, да, мол, это писали наши сверстники.

А заключительным аккордом вновь стала скрипка Кати Рябиновой. На окраине Суры, читай — на краю Ойкумены — звучали Баркарола Чайковского, снова Свиридов – родное и заветное. И это воспринималось как Господня милость.

Растроганный всем услышанным один здешний житель, он назвался дед Геннадий, разразился гневным монологом, дескать, почему местная власть не озаботилась сбором людей. Тут такое творится! Он второй раз в жизни слышит скрипку. Он слышит такие стихи! А где же земляки?

Этот вопрос возникает и у нас нередко. Увы, земляки сейчас озабочены не столько поэзией и даже прозой, сколько прозой жизни. Народ по большей части погряз в потребиловке. Политика нынче такая. Всё на благо брюха, всё во имя живота своего. Потому что власть нынешняя сама этим живёт. Ей нечего предложить народу, кроме варёной колбасы да пива. Потому и происходит подмена и замена истинных ценностей суррогатами. И словесность как часть культуры ставится уже и официально в разряд обслуги.

О чём думают хлопцы, которые всем этим рулят, не знаю! Ведь поминать их будут не в связи с созданием, скажем, доступной литературной серии «1000 классических томов», а, скорее всего, каким-нибудь заводом по изготовлению биотуалетов замкнутого цикла. 

В Суре мы попрощались с Катей и Ильёй, нашими спутниками-компаньонами, участниками наших литературных дней — им предстояло возвращаться в Москву, а сами поехали обратно в Верколу.

Всю дорогу нас сопровождало хоровое пение, это разошлась кипучая молодёжь. Заводилой тут оказалась Лиза Щербакова, девочка из Видяево Мурманской области, которая приехала к бабушке-дедушке на каникулы. У неё оказался хороший голос плюс музыкальная школа, и пела она звонко, а главное от души. Причём не какие-то там модные шлягеры, однодневки, нет — звучали песни о родимой стороне и большой Родине.

От чего пели именно такие песни эти подростки-подлётыши? Уточню и добавлю: от полноты юношеских чувств, от избытка сердца, которое наполнилось-переполнилось видами родина, которая в эти часы открылась-распахнулась во всю необъятную ширь. Как тут не запеть! А напоследок Лиза завела Гимн России, ребята и девчонки-сверстницы подхватили и, представьте себе, довели величальную державе до конца. Молодцы! А то всякие пустобрехи нам твердят, что у России нет будущего. Да вот же оно — поёт и смеётся! А ещё добавлю, что та же Лиза – коли придёт такой час – не только песней поднимет сверстников: она занимается биатлоном, умеет метко стрелять, 9 раз подтягивается на турнике. Ну-ка, парни, кто больше?

Так с песнями да прощаниями-расставаниями и закончился последний день нашего литературного сбора на родине Фёдора Абрамова. 

Какой вывод напрашивается из всего увиденного, услышанного, пережитого за минувшие дни? Живёт глубинка Русского Севера. Живёт трудно, одолевая невзгоды и тяготы. Живёт, молясь и уповая на милость Божию. Живёт, опираясь на праведное слово своего земляка Фёдора свет Александровича Абрамова.

День первый | День второй

Поделиться
9957