Взлетали в небо красные дымы
Леонид Бабий
Близится памятная дата: 35 лет назад 25 декабря началась афганская война, длившаяся девять с лишним лет. Редакция планирует посвятить этой горькой странице нашей истории серию публикаций. Начинаем цикл очерками войны в монологах ее участников – так сам автор определяет жанр предлагаемых материалов.
Глядя на него, залюбуешься: статью ладен, силой могуч. Погрузнел с годами, но это не умаляет мужественности и не мешает военной выправке. Не знал бы я, в каких войсках служил, спросили бы, он ответил, не задумываясь: в ВДВ. Что и есть на самом деле. Это Александр ЛЕЛЕТКО.
Наша встреча откровенностью с его стороны не отличалась. Уж как только я не вытягивал подробности – нет, не раскрывается, упорно держит оборону ветеран. А ведь ему, знаю, есть, есть что рассказать. Временами и возьмет разгон, кажется, вот сейчас будет главное – батальная сцена, бой с личным его участием… и тут же себя обрывает: «Все нормально. Про войну не говорят».
Речь его отрывиста, он делает продолжительные паузы, издает звукоподражательное «ха-ха», в котором больше грустно-ироничного, чем беззаботно-веселого, и приходится строить догадки, что же прячется за этим невысказанным.
Только в ВДВ!
– Я хотел служить в ВДВ. Только в ВДВ! Сколько мы фильмов насмотрелись про десантников – они самые сильные, всепобеждающие. Про милицию тоже. Как она преступников ловит, слабых защищает, на страже закона, справедливости стоит, ха-ха-а… Мы же за справедливость. На подвигах отцов-дедов воспитаны были.
И спорт! Это было такой же потребностью, как умываться по утрам. Занимался всеми видами. И конечно, всегда хотел быть первым. Стали обгонять меня на лыжах – все, бросил. Бокс, легкая атлетика. В хоккей с мячом играл, в футбол, волейбол, баскетбол. В Майской эстафете бегал.
В школьный тир ходил, стрелял хорошо. Автомат раскладывать умел. Вообще всесторонне развит был.
Тем более такое воспитание – родители со мной не церемонились. Дома все делал сам. А когда первые ботинки разбил – идешь по дороге и пинаешь носками кирпичи да банки всякие – батя (он водителем был)… ха-ха… кирзовые сапожки мне с работы принес, тут я и портянки наматывать научился. Да, а перед армией еще и ДОСААФ закончил.
У меня десантура в голове, а родителям хочется, чтобы непременно высшее образование получил. Ладно, пошел в пединститут на спортфак. Все экзамены сдал, даже такие трудные, как химия, биология, последний остался – сочинение по русскому. Свободная тема – про спорт, куда еще легче. Сидел, сидел, а потом посреди экзамена встал и ушел. Подумал: ну не мое это, зачем чужое место занимать?.. Что дальше?
А дальше… ха-ха-а… пошел на биржу доски кидать. Тут скоро и армия.
Главное, чему учили, – выносливости
– Что пойдем в Афганистан, мы еще на призывном пункте через знакомых узнали. У нас 20-я команда, направляется в Витебск, а там база 103-й воздушно-десантной дивизии, которая с первого дня войны ведет боевые действия в Афгане. Через полгода муштры в учебке будем там и мы.
Как готовили? По-русски если сказать, то… в общем, гоняли так, что ой-ой-ой. Доставалось и в хвост и в гриву. Насколько я не хиляк, и то не всегда легко приходилось. Общефизическая – подтягивание на перекладине, подъемы с переворотом, выход силой по нескольку раз – это ладно. Противогазы, рукопашка, работа с ножом – тоже куда ни шло. А вот отжимание на кулаках на асфальте… Висеть на стапелях, прыгать с парашютом. Они ведь разные, прыжки: есть простые, а есть усиленные – с автоматом, РД (рюкзаком десантника. – Прим. авт.), еще прыжки со стрельбой…
А марш-броски по двенадцать километров с полным обмундированием.
А эта долбаная горка. Как мы ее только не называли. Обыкновенный холм с тропинкой вверх – вниз, вверх – вниз, пока бежишь, не один раз маму вспомнишь… Ой, если все рассказать – японский городовой. И это каждый день с утра до вечера, порой и ночью. Всему учили, главное – выносливости.
22 октября 1982 года прибыли в Афганистан.
В боевом 350-м
– Я попал в дивизионный батальон связи, поэтому на операции мы ходили со всеми подразделениями. Вторая рота, второй взвод. «Двойка», как и цифра девять, означает боевой. Дислоцировались под Кабулом, рядом с аэродромом. Здесь же 350-й полк, «полтинник» – так в армейском обиходе именовалась эта воинская часть, наиболее активно участвовавшая в боевых действиях.
С «полтинником» мы чаще всего и работали. Кидали нас то с саперами, то с зенитчиками, то в сопровождение командования.
И колонны сопровождали, конечно. При себе, как обычно, автомат, две гранаты, нож. Патроны. Но патронов много не брали, только магазины в «лифчик»…
Бывало, колонна идет, а разведка далеко впереди обнаруживает готовящуюся в ущелье засаду «духов». Для их своевременной ликвидации туда выбрасывается десант. Вертолет зависает метрах в двух-трех над более-менее подходящей площадкой – это еще хорошо, если высота два-три метра, а может быть и больше – и ты прыгаешь с полным весом, отшибая себе ноги. И надо быстренько отползти, чтоб на шею другой не прыгнул. Не сразу и сориентируешься, куда стрелять – в горах все серое, одинаковое. Разные случаи происходили, так что… Это ерунда. О войне мы обычно не говорим…
Мне откровенно надоела рация, я хотел, как другие – автомат в руки и вперед на «горячие точки». Сначала удалось переквалифицироваться в охрану радистов, а через полгода освободиться ото всей этой обузы целиком. И как раз ко времени. Боевые операции шли одна за другой. Мы со знакомыми пацанами не виделись порой по три-четыре месяца.
На Бамиан нас закидывали вертолетами. Воспользовались благоприятной ситуацией. В Афгане между главарями бандформирований нередко происходили междоусобицы, банды воевали одна с другой. Такой момент и был выбран нашим командованием, чтобы, пока петухи дерутся, накрыть обоих сразу. Но духи тоже не лыком шиты. В калошах, а по горам бегают куда быстрее. У нас ДШК четверо тащат, а они вдвоем справляются – во выносливость! Да еще эти кяризы (подземные галереи, тоннели, которые тянутся иногда на несколько километров; на каком-то расстоянии друг от друга на поверхность выходят отверстия – колодцы. В военное время кяризы служили и убежищами, и подземными ходами для эвакуации или для выхода в тыл противника. – Прим. авт.). Они по ним, как суслики, туда-сюда носятся, не знаешь, откуда в следующую секунду выскочат.
И вот видишь противника. Ты в него, он в тебя целится. Первого убитого не помню. Потому что стреляешь из автомата, и откуда знать, с первого патрона ты его завалил или с какого, может, и не ты даже, а товарищ опередил.
А дух, сука, к тому же лежит за прикрытием, за верблюдом. А верблюда хрен прострелишь. Думаешь: все, хана душману, можешь на мгновение расслабиться, и в этот самый… Я вам скажу так: человек сразу не умирает…
(Оборвав себя на полуслове, сидящий передо мной могучий человек прикрыл пятерней лицо и быстро вышел из кабинета. Из коридора донесся голос его коллеги: «Ты че, Дмитрич? Давай, не грусти». Меня зацепило это «не грусти» – как по-доброму, осторожно-участливо сказано! Лелетко долго не возвращался. Он хотел и вовсе разговор «на сегодня закончить», но уступил просьбе, и мы продолжили).
Да, человек сразу не умирает, еще какое-то время сознание его не покидает, пусть миг, но он длится слишком долго… «Откуда знаю»… По себе знаю…
Мне обратно вернуться надо!
– Меня вывезли на «красном крестике» (медицинском самолете. – Прим. авт.) в Кизыл-Арват в Туркмении. Сколько пролежал в госпитале, точно не скажу, больше месяца. Отец приезжал. Я же, дурья голова, ничего лучшего не придумал, как сообщить домой, что нахожусь здесь в командировке. Родители, понятно, насторожились: ну какая может быть командировка из Афгана? И вот батя. Меня ребята на руках к нему вынесли. Поцеловались, он спрашивает: «Ты что, курить стал?» И, уезжая, загрузил всю мою тумбочку сигаретами.
Отсюда отправили на реабилитацию в Чирчик под Ташкентом. Из 103-й Витебской нас было 15 человек. Мы там маленько покуролесили и долго не задержались. Нам сказали: «Вот что, парни: раз вы такие крепкие…» – и кинули в Фергану… У меня была возможность (я же парень… ха-ха… деловой) трижды остаться в Союзе: в госпитале предлагали продолжить службу медбратом, в Фергане – муштровать новобранцев, наконец, здесь же, на базе 345-го отдельного парашютно-десантного полка, в составе погрузочной команды обрабатывать в аэропорту самолеты. Отец тоже, когда приезжал, уговаривал быть благоразумней.
Нет, ребята, со мной этот номер не пройдет! Я капитану из погрузочной команды, который удерживал меня больше всех, сказал: «Мои пацаны ТАМ воюют, а я тут с вами пить-гулять буду? Извини, брат, мне обратно вернуться надо». Больше никакими предложениями никто не доставал…
Хорошо домой не успел сообщить
– Весной 84-го – очередная мощная всеармейская операция на Панджшере. К участию привлекались все рода войск. Двинули туда массу народа.
Десантуру с полной техникой на самолетах перекинули в Нижрабское ущелье, пехоту сбрасывали на вертолетах. Я во втором батальоне «полтинника». Первый блокирует горы, ущелья, мы чешем по «зеленке». Тут крепко досталось. Только и видишь: то там, то сям взлетают в небо красные дымы. Значит, кто-то еще ранен или убит. Это сигнал «вертушкам», чтоб забирали.
А начинают наши сверху бомбить – дымов еще больше. Ладно, это мы упускаем, все нормально… Но дымы все равно жалели. Последний в ракетнице держишь для себя на случай… Красные дымы… Трупов много было. Дембеля полегли, середняки, молодых нельзя посылать в такую мясорубку. Из боевого 350-го, из «полтинника», больше всего пацанов и погибло.
Операция началась
21 апреля. У многих срок службы заканчивался. Успела в Союз только первая партия – женатики, у кого дети. Я должен был уходить во второй, с отличниками боевой и политической подготовки… ха-ха-а… И ни фига. Началась эта война, нас задержали на два месяца.
Хорошо я домой ничего не успел сообщить. Да просто не стал писать. Говорят же: мечтай молча. А многие не удержались обрадовать родных: мама, жди, 22-го выезжаю. И на тебе! Время идет, а сыновей нет. Из Союза телеграммы: что за ерунда? А туда – цинковые гробы один за другим… 1984 год вообще был самым кровопролитным за все девять лет войны.
Войну я закончил рядовым. Хотя всякое было: и подъемы, и спады. Одно время в заместителях командира взвода ходил. И к наградам не раз представляли, но… скажем так: много прекословил… ха-ха…
Афган покинул 20 июня, восемь дней добирался до дома. В Архангельск прибыл как раз в день 400-летия города. Гулянки, пьянки по-
шли… да, был такой период. Несколько лет прослужил в силовых структурах, получил звание младшего лейтенанта.
Что по-настоящему дорого
– Но параллельно я уже включился в дела общественной организации «Долг», в 91-м целиком отдался этой работе и вот уже 30 лет стою у руля. Это мне близко и по-настоящему дорого. Там, в Афгане, мы оставили свою молодость, здоровье. Настоящих, в боях проверенных друзей оставили. Да не друзей даже – братьев! Как не помнить об этом?
Вот и болит голова о Книге Памяти, над вторым томом сейчас работаем.
О строительстве на афганском захоронении часовенки – с трудом дело продвигается. О финансировании, о будущем мемориала. Его же надо поддерживать. Восемнадцать лет все бесплатно делаем, спасибо моим пацанам. Боюсь, уйду – все пойдет на самотек, разворуют, дело труба будет.
У нас же сейчас нет таких понятий, как благотворительность, на общественных началах. Все только хапают. И когда уже нахапаются? Кажется, по горло, свыше крыши всего нахватали – нет, мало. Да хоть бы один детский дом построили, чтобы люди на вас с ненавистью не смотрели…
Я ни разу, вот ни на столько ни тогда, в Афгане, ни после не пожалел о том, что попал в ВДВ. Наоборот, всегда гордился. С самого детства о том мечтал.
«Никто, кроме нас» – девиз ВДВ. Скажете, бахвальство, самовыхваление. А я думаю, что справедливо. Потому что везде, где трудно, посылают десантников. Вы заметили – везде? С Великой Отечественной начиная. Потому и горжусь. Думаю, представители других родов войск, ветераны-«афганцы» на меня за это не обидятся.
Заслуга «Долга», руководителя организации в том, что День ВДВ из календаря памятных дат переместился на бытовой уровень и стал новой реальностью в череде отмечаемых в нашем городе праздников. Сродни Дню защитника Отечества или Военно-морского флота. С годами он собирает все больше людей у святых для всех нас мест. Так было и нынче 2 августа.
Ровно в полдень десятки бравых мужчин в голубых беретах и камуфляже, воздав дань памяти Неизвестному солдату Второй мировой, от Вечного огня единой колонной зашагали по набережной. Есть свой неписаный порядок в этом строю: в первых рядах – ветераны афганской и чеченской войн, участники боевых действий в других «горячих точках», за ними – отслужившие в мирное время.
Не на параде, шаг чеканить не требуется. Но время от времени возглавляющий это шествие Александр Дмитриевич Лелетко взбодривает идущих: команда «Раз!» – и тверже, подбирая левую, их поступь, «Два!» (умножая голоса) – и подтянулись шеренги, «Три!» (всем строем) – целиком выровнялась колонна. Сворачивает на улицу Вологодскую.
Вот и конечный пункт следования – Площадь Памяти, так именуют территорию с Афгано-Чеченским мемориалом. На этой площади длинных речей не произносят. С первыми ударами метронома мужчины, обнажив головы, преклоняют колено. Люди возлагают к мемориалу цветы. В небо взлетают белые шары. И в эти минуты звучат «Журавли» Яна Френкеля. Мы подолгу следим, как уносится, тает в голубой выси этот ангельски-белый «клин усталый», где, «может быть, есть место для меня».
Близится памятная дата: 35 лет назад 25 декабря началась афганская война, длившаяся девять с лишним лет. Редакция планирует посвятить этой горькой странице нашей истории серию публикаций. Начинаем цикл очерками войны в монологах ее участников – так сам автор определяет жанр предлагаемых материалов.
Глядя на него, залюбуешься: статью ладен, силой могуч. Погрузнел с годами, но это не умаляет мужественности и не мешает военной выправке. Не знал бы я, в каких войсках служил, спросили бы, он ответил, не задумываясь: в ВДВ. Что и есть на самом деле. Это Александр ЛЕЛЕТКО.
Наша встреча откровенностью с его стороны не отличалась. Уж как только я не вытягивал подробности – нет, не раскрывается, упорно держит оборону ветеран. А ведь ему, знаю, есть, есть что рассказать. Временами и возьмет разгон, кажется, вот сейчас будет главное – батальная сцена, бой с личным его участием… и тут же себя обрывает: «Все нормально. Про войну не говорят».
Речь его отрывиста, он делает продолжительные паузы, издает звукоподражательное «ха-ха», в котором больше грустно-ироничного, чем беззаботно-веселого, и приходится строить догадки, что же прячется за этим невысказанным.
Только в ВДВ!
– Я хотел служить в ВДВ. Только в ВДВ! Сколько мы фильмов насмотрелись про десантников – они самые сильные, всепобеждающие. Про милицию тоже. Как она преступников ловит, слабых защищает, на страже закона, справедливости стоит, ха-ха-а… Мы же за справедливость. На подвигах отцов-дедов воспитаны были.
И спорт! Это было такой же потребностью, как умываться по утрам. Занимался всеми видами. И конечно, всегда хотел быть первым. Стали обгонять меня на лыжах – все, бросил. Бокс, легкая атлетика. В хоккей с мячом играл, в футбол, волейбол, баскетбол. В Майской эстафете бегал.
В школьный тир ходил, стрелял хорошо. Автомат раскладывать умел. Вообще всесторонне развит был.
Тем более такое воспитание – родители со мной не церемонились. Дома все делал сам. А когда первые ботинки разбил – идешь по дороге и пинаешь носками кирпичи да банки всякие – батя (он водителем был)… ха-ха… кирзовые сапожки мне с работы принес, тут я и портянки наматывать научился. Да, а перед армией еще и ДОСААФ закончил.
У меня десантура в голове, а родителям хочется, чтобы непременно высшее образование получил. Ладно, пошел в пединститут на спортфак. Все экзамены сдал, даже такие трудные, как химия, биология, последний остался – сочинение по русскому. Свободная тема – про спорт, куда еще легче. Сидел, сидел, а потом посреди экзамена встал и ушел. Подумал: ну не мое это, зачем чужое место занимать?.. Что дальше?
А дальше… ха-ха-а… пошел на биржу доски кидать. Тут скоро и армия.
Главное, чему учили, – выносливости
– Что пойдем в Афганистан, мы еще на призывном пункте через знакомых узнали. У нас 20-я команда, направляется в Витебск, а там база 103-й воздушно-десантной дивизии, которая с первого дня войны ведет боевые действия в Афгане. Через полгода муштры в учебке будем там и мы.
Как готовили? По-русски если сказать, то… в общем, гоняли так, что ой-ой-ой. Доставалось и в хвост и в гриву. Насколько я не хиляк, и то не всегда легко приходилось. Общефизическая – подтягивание на перекладине, подъемы с переворотом, выход силой по нескольку раз – это ладно. Противогазы, рукопашка, работа с ножом – тоже куда ни шло. А вот отжимание на кулаках на асфальте… Висеть на стапелях, прыгать с парашютом. Они ведь разные, прыжки: есть простые, а есть усиленные – с автоматом, РД (рюкзаком десантника. – Прим. авт.), еще прыжки со стрельбой…
А марш-броски по двенадцать километров с полным обмундированием.
А эта долбаная горка. Как мы ее только не называли. Обыкновенный холм с тропинкой вверх – вниз, вверх – вниз, пока бежишь, не один раз маму вспомнишь… Ой, если все рассказать – японский городовой. И это каждый день с утра до вечера, порой и ночью. Всему учили, главное – выносливости.
22 октября 1982 года прибыли в Афганистан.
В боевом 350-м
– Я попал в дивизионный батальон связи, поэтому на операции мы ходили со всеми подразделениями. Вторая рота, второй взвод. «Двойка», как и цифра девять, означает боевой. Дислоцировались под Кабулом, рядом с аэродромом. Здесь же 350-й полк, «полтинник» – так в армейском обиходе именовалась эта воинская часть, наиболее активно участвовавшая в боевых действиях.
С «полтинником» мы чаще всего и работали. Кидали нас то с саперами, то с зенитчиками, то в сопровождение командования.
И колонны сопровождали, конечно. При себе, как обычно, автомат, две гранаты, нож. Патроны. Но патронов много не брали, только магазины в «лифчик»…
Бывало, колонна идет, а разведка далеко впереди обнаруживает готовящуюся в ущелье засаду «духов». Для их своевременной ликвидации туда выбрасывается десант. Вертолет зависает метрах в двух-трех над более-менее подходящей площадкой – это еще хорошо, если высота два-три метра, а может быть и больше – и ты прыгаешь с полным весом, отшибая себе ноги. И надо быстренько отползти, чтоб на шею другой не прыгнул. Не сразу и сориентируешься, куда стрелять – в горах все серое, одинаковое. Разные случаи происходили, так что… Это ерунда. О войне мы обычно не говорим…
Мне откровенно надоела рация, я хотел, как другие – автомат в руки и вперед на «горячие точки». Сначала удалось переквалифицироваться в охрану радистов, а через полгода освободиться ото всей этой обузы целиком. И как раз ко времени. Боевые операции шли одна за другой. Мы со знакомыми пацанами не виделись порой по три-четыре месяца.
На Бамиан нас закидывали вертолетами. Воспользовались благоприятной ситуацией. В Афгане между главарями бандформирований нередко происходили междоусобицы, банды воевали одна с другой. Такой момент и был выбран нашим командованием, чтобы, пока петухи дерутся, накрыть обоих сразу. Но духи тоже не лыком шиты. В калошах, а по горам бегают куда быстрее. У нас ДШК четверо тащат, а они вдвоем справляются – во выносливость! Да еще эти кяризы (подземные галереи, тоннели, которые тянутся иногда на несколько километров; на каком-то расстоянии друг от друга на поверхность выходят отверстия – колодцы. В военное время кяризы служили и убежищами, и подземными ходами для эвакуации или для выхода в тыл противника. – Прим. авт.). Они по ним, как суслики, туда-сюда носятся, не знаешь, откуда в следующую секунду выскочат.
И вот видишь противника. Ты в него, он в тебя целится. Первого убитого не помню. Потому что стреляешь из автомата, и откуда знать, с первого патрона ты его завалил или с какого, может, и не ты даже, а товарищ опередил.
А дух, сука, к тому же лежит за прикрытием, за верблюдом. А верблюда хрен прострелишь. Думаешь: все, хана душману, можешь на мгновение расслабиться, и в этот самый… Я вам скажу так: человек сразу не умирает…
(Оборвав себя на полуслове, сидящий передо мной могучий человек прикрыл пятерней лицо и быстро вышел из кабинета. Из коридора донесся голос его коллеги: «Ты че, Дмитрич? Давай, не грусти». Меня зацепило это «не грусти» – как по-доброму, осторожно-участливо сказано! Лелетко долго не возвращался. Он хотел и вовсе разговор «на сегодня закончить», но уступил просьбе, и мы продолжили).
Да, человек сразу не умирает, еще какое-то время сознание его не покидает, пусть миг, но он длится слишком долго… «Откуда знаю»… По себе знаю…
Мне обратно вернуться надо!
– Меня вывезли на «красном крестике» (медицинском самолете. – Прим. авт.) в Кизыл-Арват в Туркмении. Сколько пролежал в госпитале, точно не скажу, больше месяца. Отец приезжал. Я же, дурья голова, ничего лучшего не придумал, как сообщить домой, что нахожусь здесь в командировке. Родители, понятно, насторожились: ну какая может быть командировка из Афгана? И вот батя. Меня ребята на руках к нему вынесли. Поцеловались, он спрашивает: «Ты что, курить стал?» И, уезжая, загрузил всю мою тумбочку сигаретами.
Отсюда отправили на реабилитацию в Чирчик под Ташкентом. Из 103-й Витебской нас было 15 человек. Мы там маленько покуролесили и долго не задержались. Нам сказали: «Вот что, парни: раз вы такие крепкие…» – и кинули в Фергану… У меня была возможность (я же парень… ха-ха… деловой) трижды остаться в Союзе: в госпитале предлагали продолжить службу медбратом, в Фергане – муштровать новобранцев, наконец, здесь же, на базе 345-го отдельного парашютно-десантного полка, в составе погрузочной команды обрабатывать в аэропорту самолеты. Отец тоже, когда приезжал, уговаривал быть благоразумней.
Нет, ребята, со мной этот номер не пройдет! Я капитану из погрузочной команды, который удерживал меня больше всех, сказал: «Мои пацаны ТАМ воюют, а я тут с вами пить-гулять буду? Извини, брат, мне обратно вернуться надо». Больше никакими предложениями никто не доставал…
Хорошо домой не успел сообщить
– Весной 84-го – очередная мощная всеармейская операция на Панджшере. К участию привлекались все рода войск. Двинули туда массу народа.
Десантуру с полной техникой на самолетах перекинули в Нижрабское ущелье, пехоту сбрасывали на вертолетах. Я во втором батальоне «полтинника». Первый блокирует горы, ущелья, мы чешем по «зеленке». Тут крепко досталось. Только и видишь: то там, то сям взлетают в небо красные дымы. Значит, кто-то еще ранен или убит. Это сигнал «вертушкам», чтоб забирали.
А начинают наши сверху бомбить – дымов еще больше. Ладно, это мы упускаем, все нормально… Но дымы все равно жалели. Последний в ракетнице держишь для себя на случай… Красные дымы… Трупов много было. Дембеля полегли, середняки, молодых нельзя посылать в такую мясорубку. Из боевого 350-го, из «полтинника», больше всего пацанов и погибло.
Операция началась
21 апреля. У многих срок службы заканчивался. Успела в Союз только первая партия – женатики, у кого дети. Я должен был уходить во второй, с отличниками боевой и политической подготовки… ха-ха-а… И ни фига. Началась эта война, нас задержали на два месяца.
Хорошо я домой ничего не успел сообщить. Да просто не стал писать. Говорят же: мечтай молча. А многие не удержались обрадовать родных: мама, жди, 22-го выезжаю. И на тебе! Время идет, а сыновей нет. Из Союза телеграммы: что за ерунда? А туда – цинковые гробы один за другим… 1984 год вообще был самым кровопролитным за все девять лет войны.
Войну я закончил рядовым. Хотя всякое было: и подъемы, и спады. Одно время в заместителях командира взвода ходил. И к наградам не раз представляли, но… скажем так: много прекословил… ха-ха…
Афган покинул 20 июня, восемь дней добирался до дома. В Архангельск прибыл как раз в день 400-летия города. Гулянки, пьянки по-
шли… да, был такой период. Несколько лет прослужил в силовых структурах, получил звание младшего лейтенанта.
Что по-настоящему дорого
– Но параллельно я уже включился в дела общественной организации «Долг», в 91-м целиком отдался этой работе и вот уже 30 лет стою у руля. Это мне близко и по-настоящему дорого. Там, в Афгане, мы оставили свою молодость, здоровье. Настоящих, в боях проверенных друзей оставили. Да не друзей даже – братьев! Как не помнить об этом?
Вот и болит голова о Книге Памяти, над вторым томом сейчас работаем.
О строительстве на афганском захоронении часовенки – с трудом дело продвигается. О финансировании, о будущем мемориала. Его же надо поддерживать. Восемнадцать лет все бесплатно делаем, спасибо моим пацанам. Боюсь, уйду – все пойдет на самотек, разворуют, дело труба будет.
У нас же сейчас нет таких понятий, как благотворительность, на общественных началах. Все только хапают. И когда уже нахапаются? Кажется, по горло, свыше крыши всего нахватали – нет, мало. Да хоть бы один детский дом построили, чтобы люди на вас с ненавистью не смотрели…
Я ни разу, вот ни на столько ни тогда, в Афгане, ни после не пожалел о том, что попал в ВДВ. Наоборот, всегда гордился. С самого детства о том мечтал.
«Никто, кроме нас» – девиз ВДВ. Скажете, бахвальство, самовыхваление. А я думаю, что справедливо. Потому что везде, где трудно, посылают десантников. Вы заметили – везде? С Великой Отечественной начиная. Потому и горжусь. Думаю, представители других родов войск, ветераны-«афганцы» на меня за это не обидятся.
Заслуга «Долга», руководителя организации в том, что День ВДВ из календаря памятных дат переместился на бытовой уровень и стал новой реальностью в череде отмечаемых в нашем городе праздников. Сродни Дню защитника Отечества или Военно-морского флота. С годами он собирает все больше людей у святых для всех нас мест. Так было и нынче 2 августа.
Ровно в полдень десятки бравых мужчин в голубых беретах и камуфляже, воздав дань памяти Неизвестному солдату Второй мировой, от Вечного огня единой колонной зашагали по набережной. Есть свой неписаный порядок в этом строю: в первых рядах – ветераны афганской и чеченской войн, участники боевых действий в других «горячих точках», за ними – отслужившие в мирное время.
Не на параде, шаг чеканить не требуется. Но время от времени возглавляющий это шествие Александр Дмитриевич Лелетко взбодривает идущих: команда «Раз!» – и тверже, подбирая левую, их поступь, «Два!» (умножая голоса) – и подтянулись шеренги, «Три!» (всем строем) – целиком выровнялась колонна. Сворачивает на улицу Вологодскую.
Вот и конечный пункт следования – Площадь Памяти, так именуют территорию с Афгано-Чеченским мемориалом. На этой площади длинных речей не произносят. С первыми ударами метронома мужчины, обнажив головы, преклоняют колено. Люди возлагают к мемориалу цветы. В небо взлетают белые шары. И в эти минуты звучат «Журавли» Яна Френкеля. Мы подолгу следим, как уносится, тает в голубой выси этот ангельски-белый «клин усталый», где, «может быть, есть место для меня».
