В судьбе архангельского капитана Юрия Жукова сказались и дворянские гены, и воспитание, и войны прошлого века

Новая Земля. Мыс Морозова. Приехали. Уазик подвернул к площадке у деревянного геодезического знака. Он безнадежно нагой, этот мыс. Холмики с худосочной травкой и те, пожалуй, можно сосчитать. Лишь поистёртый слой серой земельки, а под ним сразу смесь глины и разрушенных пород чёрного цвета – мерзлый ли песчаник или сланец какой, точно не скажу, но не гранит.

Батарея № 570

Удивительно, но и под пронзительными ветрами голый выступ тундры был обитаем.

В войну здесь стерегли вход в Белушью губу артиллеристы подвижной батареи № 570, при них — пост визуального наблюдения.

Остатки бревенчатых срубов его устояли! Вечная мерзлота, жестокие зимы, летняя морось так и не расправились с накатами бывших землянок и блиндажей, когда железо давно уж рассыпалось в прах!

Живучими оказались и местные легенды. Одна из них: якобы отсюда, с мыса Морозова, Тыко Вылка из своего охотничьего ремингтона подбил немецкого летающего разведчика. Это легенда. Есть другая история военной поры, и правдивая.

В июле сорок третьего бойцы соседнего к западу поста на крохотном острове Подрезова отчаянно пытались предупредить моряков парохода «Рошаль» о минах на входе в Белушку. Рассказывал мне её старый капитан Юрий Дмитриевич Жуков — он тогда штурманил на «Рошале», ходил в арктических конвоях, за что, кстати, награждён орденом Красной Звезды.

О загранице не мечтал

Моё знакомство с капитаном Жуковым тесным не назвать. В пароходстве мы встречались трижды, но почти мимоходом — я оформлялся в арктические рейсы, и время меня подгоняло. Ещё виделись пару раз в редакции «Правды Севера».

Однако коротких бесед хватило, чтобы осталось впечатление от его эрудиции, умения слушать и степенной внутренней культуры. 

— Как у вас со временем? — всякий раз осведомлялся Юрий Дмитриевич, прежде чем завести разговор. А я чувствовал: и сам вопрос, и то, в какой момент и как он был задан, свидетельствуют — такт является природной чертой капитана.

Рассказывал Жуков неспешно, в строгой последовательности, частенько с юмором, по поводу тяжёлого своего прошлого шутил снисходительно…

— Я, знаете ли, плавать начинал с анкетным хвостом — чёрный крест на ленинградской прописке в паспорте. С таким и в Мурманске не жить. Устроился в Архангельске, хоть и долго куковал в пароходском резерве. О загранице не мечтал – только каботаж. 22 июня сорок первого пришёл в Онегу на «Карелии» — был такой грузопассажирский пароход. Осень ходил на однотипном «Мудьюге», зиму работал в шлюпочном цехе на Мосеевом острове. Весной плавсоставу уже не хватало кадров. На мой анкетный хвост закрыли глаза и назначили вторым штурманом на «Рошаль», старый каботажник…

— Но груз-то наверняка не по мирному времени брали?

— В трюмы – оружие, бомбы, снаряды, на палубу — бензин, керосин в бочках. Не пароход, а пороховой ящик. Тут же и двести пассажиров, военных и гражданских. В мирное время за такой «ассортимент» пошли бы под суд. Но у войны свои порядки…

— На «Рошале» имелось что-нибудь для самообороны?

— На полубаке стояла пушка. До сорок третьего года — деревянная, из столярного цеха «Красной Кузницы». Настоящим был брезент, которым её укрывали… На врага она воздействовала пугающим эффектом, но не всегда. В июле сорок третьего мы шли из Архангельска в Белушку под охраной двух тральщиков. Днём, уже у Новой Земли, у нас лопнула цепь штуртроса. Застопорили машину, в дрейфе ремонтировались минут сорок. Конвоиры нас торопили, даже угрожали. Все очень нервничали – боялись немецких подлодок. В 16 часов я передал вахту, а вскоре по судну сыграли тревогу…

— Подлодка?

— Мы даже её перископ хорошо видели! Как лодка очутилась внутри нашего ордера, не знаю. Возможно, немцы вели нас давно и выходили в атаку на «Рошаль», но та заминка из-за штуртроса спутала им расчёты… Мы сразу оповестили своих конвоиров. Тральщик, который шёл справа, сбросил ход и стал опускаться к нам под корму, чтобы защитить. Вот здесь в него и угодила торпеда. Взрыв и как затонул тральщик — мы видели: осел кормой, задрал ржавый нос, завалился влево и ушёл под воду. Второй тральщик отвернул, чтобы подобрать уцелевших моряков, вскоре появились наши летающие лодки и стали бросать глубинные бомбы…

— Выходит, «Рошаль» остался без прикрытия?

— Командир конвоя дал нам семафор: «Следуйте зигзагом». Мы выжали из машины что могли и побежали в Белушью губу.

— Юрий Дмитриевич, простите, паника на судне была?

— В самый первый момент, после команды «Получить спасательные нагрудники»… Мы в тот раз везли большую группу гражданских, а они к тревогам не привычные. Пассажиры сгрудились у третьего трюма… Матросам пришлось кое-кому дать несколько зуботычин… Ещё наш орудийный расчёт на баке оказался без спасательных поясов, но это в спешке… Нет, паники не было. Растерянность, пожалуй…

Мы, знаете ли, опасались второй подлодки. Немцы обычно нападали группой, и мы полагали, что вторая нас где-то поджидает. Поэтому дали форсированный ход и легли в сложный противолодочный зигзаг…. Пост связи с Подрезова нам без конца семафорил, но мы уже ни на что не отвлекались. Всё выяснили, когда пришли в Белушку. Оказывается, немцы выставили магнитные мины на входе в бухту, и пост с Подрезова об этом нас предупреждал… Уцелели чудом!

Морем испытан не раз

Первый капитанский рейс Жуков сделал в свои двадцать шесть на пароходе «Сочи». Впоследствии Юрий Дмитриевич не любил менять свои корабли – расставался с ними либо когда уходил на повышение, либо когда его пароход по ветхости отправлялся в утиль.

Морской век Жукову выпал долгий, а список судов, на которых он капитанил, короткий. Если не считать «Карелии» и «Рошаля», на которых он ходил штурманом, это пароходы «Сочи», «Николай Бауман», «Юшар», «Петровский» и теплоход «Руза».

Важно, как чётко Юрий Дмитриевич правил службу на них! Тем более во времена, когда за навигационную ошибку штурмана или капитана вообще могли поставить к стенке, а промах Жукова, сына врагов народа, понятно, обошёлся бы ему дороже, чем остальным.

Капитан просто обречён постоянно держать ухо востро, чтобы не вляпаться в ЧП, будь то море или порт, – такова профессия. Не оттого ли так чтимы у моряков нагрудные знаки за 5, 10, 15, 20, 25 и 30 лет безаварийной работы? Жуков безаварийно проходил 37 лет!

Знака по такому случаю не нашлось. Тогда вручили ему сразу два – за 30 и за 5 лет, чтобы в сумме хотя бы 35 вышло. Когда же не по своей воле попадал капитан Жуков в экстремальные ситуации, то держался в них молодцом: спас моряков греческого «Ириса» в шторм у Португалии и наших советских, с теплохода «Илья Мечников», попавших под ракетный обстрел израильтян в сирийском Тартусе… Такое называется и чтится как профессионализм!

Капитана Жукова море испытывало не раз. Как и власти предержащие на суше. Однако он оставался самим собой — человеком разносторонних интересов и познаний, неординарно мыслящим, открытым для честной дружбы, где-то изысканным в манерах, порой щеголеватым в одежде, по-своему радушным и шебутным…

Ему была присуща та внутренняя свобода, которой во все времена не хватало русскому человеку и, к сожалению, в катастрофически нарастающей мере не хватает сегодня. Он никому не позволял унижать своё достоинство и никогда не унижал достоинства кого-либо, будь то коллега, младший по рангу или по возрасту либо совершенно незнакомый, неведомого происхождения и рода занятий человек.

Сказались ли тут дворянские гены Юрия Дмитриевича, либо так его воспитало с детства петербургское окружение, но именно эту черту подмечали буквально все, кому довелось его знать. Ауру истинной интеллигентности ощущал любой с первых же минут общения с Юрием Дмитриевичем.

Не потому ли и береговое окружение у капитана было особое — северный наш кудесник слова Степан Писахов, корифеи архангельской журналистики Калестин Коробицын и Зиновий Шадхан, народный артист СССР Сергей Плотников, писатели Владимир Беляев, Юрий Герман, Евгений Коковин, Юрий Казаков!..

У Юрия Казакова в его знаменитых «Северных дневниках»: «И капитан «Юшара» Юрий Жуков совсем не походил на северного капитана, а, скорее, на капитана какой-нибудь тропической экспрессной линии – так он был смугл, изящен, такие были у него щёгольские усики, такая свежая рубашка с закатанными рукавами и такой галстук!..»

Записки Неврунгеля

Между тем и сам Юрий Дмитриевич был не чужд литературных задатков. Я и архангельские мои коллеги знали его как члена Союза журналистов СССР, куда Жукова приняли ещё в 1961-м, читали его очерки и заметки в газете «Водный транспорт» и в журнале «Морской флот», в нашей областной периодике. У Юрия Дмитриевича были и книжные повествования: «В последний день года», «Конвои идут на север».

Однако лично мне более всего приглянулся его цикл весёлых морских бывальщин под общим заголовком «Записки капитана Неврунгеля», который в нескольких номерах давала «Правда Севера».

Я же тогда нацеливался к написанию своей очередной книги «Виза Архимеда», в  подзаголовке у которой – «и другие морские и корабельные истории с юмором и всерьёз». А истории в ней рассказывают в том числе и реальные исторические персонажи: писатель Юрий Казаков, генеральный конструктор атомных подлодок Сергей Ковалёв, бард Юрий Визбор, из наших архангельских — тележурналист Виктор Фридман, старейший водолаз Николай Тюриков…

Нельзя было допустить, чтобы книга обошла вниманием и творчество Юрия Дмитриевича. Мы даже специально встретились по этому поводу – требовалось получить разрешение автора. Признаться, перед этим немало размышлял, согласится ли Жуков, и вообще, как к нему на эту тему подступиться. Но всё же начал, мол, так и так, есть планы и мысли…

— А я читал ваши вещи, — совершенно неожиданно ответил Юрий Дмитриевич, — в «Правде Севера», в разделе «Золотой петушок». Мне они понравились. Вам доверяю, берите и не сомневайтесь…

Так что без долгих разговоров-уговоров Жуков передал мне права на пять своих бывальщин: «Пасхально-первомайский обед», «Кошачья солидарность», «Систершип», «Базель-паша», «Солнце над тундрой» («Юшаровы дни»). Да ещё и устно дополнил «Юшаровы дни» подробностями, которые не вошли в версию его газетного рассказа.

                                                  *   *   *

Много лет, как нет Юрия Дмитриевича… С полуголых и молчаливых скал мыса Морозова гладь западной части Белушьей губы выглядела студёной, но незамутнённой, умиротворённой. Даже ветры с карской стороны не мешали размышлять…

Получается, в июле сорок третьего пароход Юрия Дмитриевича Жукова чудом спасся дважды: сначала от фашистской торпеды, а потом от мин. Игра случая? Или Божье провидение?

Может, угодно было Создателю, чтобы не погиб тогда «Рошаль», вот и даровал он жизнь его людям. Штурману Жукову, для того чтобы он сумел прожить яркую жизнь.

СПРАВКА

Жуков Юрий Дмитриевич (1918-2003). Капитан дальнего плавания, капитан-наставник, Почётный работник морского флота СССР, член Союза журналистов СССР.

Родился 25 октября 1918 года в Петрограде. После окончания школы в 1935 году начал плавать мотористом. В 1938 году его как члена семьи врагов народа выслали в Архангельск.

В 1941 году после окончания морского техникума начал работать штурманом на судах Северного морского пароходства. Участник Великой Отечественной войны.

В общей сложности проплавал капитаном 37 лет, командовал судами  «Сочи», «Николай Бауман», «Юшар», «Петровский», «Руза». Уже находясь на пенсии, являлся директором Архангельского интерклуба моряков (1983-1985).

Награжден орденами Отечественной войны I степени (1985), Трудового Красного Знамени (1974), Красной Звезды (1945), Знак Почета (1960), медалями. Скончался 1 сентября 2003 года. Похоронен на Кузнечевском (Вологодском) кладбище.

Олег ХИМАНЫЧ, морской историк (Новая Земля – Северодвинск)