«Рыбный обоз» выловил абрамовскую семужку: режиссерская лаборатория в театре драмы представила эскизы по произведениям писателя

Взгляд со стороны

Надо заметить, наш театр один из первых открыл Федора Абрамова как драматурга.  Хотя писатель остерегался перевода своей прозы на язык театра и кино, даже отговаривал режиссеров от постановок, боясь упрощения, неточности и легковесности воссоздания жизни на сцене. Его и сейчас практически не ставят, но в 1970-х все-таки случился настоящий бум, многие произведения были инсценированы разными театрами от Москвы до Алма-Аты.

Стали легендами «Деревянные кони» Любимова, «Дом» и «Братья и сестры» Додина… Впрочем, Федор Александрович относился ко всем строго, горячо говорил об удачах или просчетах, хвалил или разносил.
В театре драмы первой постановкой была «Пелагея и Алька» режиссера Бориса Второва, в спектакле играли Сергей Плотников и Людмила Бынова, которая вернула его на сцену родного театра несколько лет назад.

– «Пелагея и Алька» в память о Людмиле Федоровне будет еще долго в нашем репертуаре, зрители этот спектакль любят, – говорит главный режиссер Андрей Тимошенко. – И все-таки в нем очень сильна традиция, он слишком привязан, на мой взгляд, к той жизни, хотя не могу сказать, что неактуален, пусть и колхозов нынче нет. Надеюсь, лаборатория вдохнет новую жизнь в абрамовскую прозу, это будет свежая, необычная трактовка его произведений. В отличие от него самого я считаю Абрамова сценичным автором.

Андрей Николаевич отметил, что из семнадцати заявок выбрано четыре.

– Режиссеры осознанно подошли к материалу, им Абрамов интересен, хотя, может быть, некоторые его только сейчас открыли для себя.
А нам будет интересен их взгляд со стороны, надеюсь, неожиданный, потому что мы-то его читали много раз и над нами довлеет клише, история всех абрамовских постановок на этой сцене. Но вспомним Таганку – там как раз разглядели что-то другое, больше вникли в суть.
Между прочим, как-то так получается, что эскизы на лабораториях производят даже большее впечатление, чем потом спектакли. Наверное, за счет концентрации действия, динамизма и особой атмосферы творчества, когда за несколько дней надо сделать что-то вкусное и захватывающее. Потому ждали мы показов с предвкушением.

Кстати, прочла, что после премьеры в 1978-м «Две зимы и три лета», поставленного Эдуардом Симоняном, Федор Абрамов сказал: «Самое отвратительное на сцене – игра в жизнь. У вас – сама жизнь». Хотелось именно такого.

Лошадь всех переиграла

И, надо заметить, эти ожидания оправдались. Писатель предстал во многом с неожиданной стороны, но, конечно, не без наноса современного взгляда на то время и людей, описанных им.

Зрителей, заинтригованных темой, пришло много, и хотя пришлось перемещаться с основной сцены на камерную и обратно, кажется, никто не ушел, а наоборот, народу все прибавлялось. Итак, сначала мы посмотрели эскиз Игоря Лебедева «Поездка в прошлое» – рассказ о том, как рушатся ценности человека, которые были для него неким мерилом жизни, самыми дорогими воспоминаниями. И все произошедшее со страной и тобой видится уже в совсем ином свете. Приходит понимание трагедии Гражданской войны, раскулачивания, коллективизации, в мясорубке которой сгинули тысячи жизней. Недаром фоном выбран опущенный железный занавес сцены, создающий определенные аллюзии. Вадим Винтилов в роли главного героя конюха Микши страстен и убедителен, интересно было наблюдать за Анной Рысенко, но всех переиграла Кристина Ходарцевич в роли… Лошади. Она притягивала всеобщее внимание: переминалась, фырчала, брыкалась, ржала, терлась о плечо Микши, скакала или тянула с натугой «телегу» – железную панцирную кровать.

– Она же любит своего хозяина, понимает его состояние, – прокомментировала с улыбкой актриса. – И, как всякое животное, порой раньше человека чувствует, что происходит. Умница!

Зов предков

Про животных как будто и второй эскиз – «Жила-была семужка». Сказку поставила Ольга Левковская. Здесь все умиляет и смешит, хотя история же вообще-то трагическая. Добрый и мудрый дядюшка Лещ – Сергей Чуркин, тот сказовый философский стержень, на котором держится вся инсценировка. Беспечно-наивная Красавка – Мария Беднарчик – и ее антипод циничная взрослая Семга – Наталия Латухина. Что только эта рыбина не вытворяла! Элегантно шевелила плавниками, метала икру, и по мере этого процесса значительно уменьшались в размерах ее груди, флиртовала с Крюком – плейбоем в красных штанах (как всегда органичный Михаил Кузьмин), а уж речи какие закатывала – зал взрывался хохотом.

Оригинально решена и сцена – дно водоема, где обитают наши герои, – с прогнившей лодкой, старым комодом, рваным башмаком, ведрами, камнями… Красавку выловили, хеппи-энда нет, но остается светлое настроение – такова жизнь, где все идет по кругу, где традиция, зов предков сильнее тебя. И молодые семужки все так же будут стремиться в море, чтобы потом вернуться и выметать новое потомство в родной затхлой речке…

Когда гниет сено

А Алексей Шавлов взялся за «Безотцовщину». И решил свою постановку очень своеобразно – под рэп, бурю из ветродуя, жонглирование косами… Однако эта «современщина» не заслоняет главный нерв «Безотцовщины». Артур Чемакин в роли Володьки переживает то, что называется взрослением души. Из безответственного бездельника под влиянием основательного Кузьмы (Александр Дубинин) становится человеком, которому труд – праздник, а гулянка до помрачения рассудка в деревне на Ильин день – преступление, ведь сено гниет!

– Для меня были важны именно душевные перипетии Володьки, – заметил режиссер, – трудного, колючего подростка, который обретает себя в этом жестоком мире. Чем повесть и зацепила. Абрамова я только открываю для себя – видел спектакль Додина, читал «Дом», но уже в Архангельске взялся за рассказы, «Пелагею» только что закончил, где меня поразил эпизод, в чем-то перекликающийся с «Безотцовщиной», когда Пелагея видит, как дети играют в пьяниц. Чудовищная, страшная преемственность, колесо, из которого не выбраться, ничего не меняется… В финале у Абрамова Володька бьет в рельс набат. У нас несколько другая концовка, но ассоциации – те же.

Кстати, и здесь уже Нине Няниковой доверили роль собаки Пухи, актриса считает, что на то и лаборатория, чтобы экспериментировать с разными образами.

Без сарафана

Этим явно руководствовалась и Мария Критская, поставившая «Сарафан», объединивший и знаменитый рассказ «В Питер за сарафаном», и «Старух», и некоторые новеллы из «Травы-муравы». В арсенале режиссера, кроме высшего образования, еще и учеба в школе клоунады при «Лицедеях», в таком иронично-буффонадном ключе и действие выстроила. Примечательно, что актеров Мария выбрала именно тех, что играют в «Пелагее и Альке».

Писатель (Игорь Патокин) сидит за конторкой, чем-то смахивающей и на орган, и на ткацкий станок. Вместо сарафана – свадебное пародийное платье, в которое забрался Михаил Андреев, фигурирует и фата, подвешенная вроде рупора для связи с высшими силами, то бишь властью, предстающей эдакими разухабистыми, недалекими функционерами.

Гротеск, конечно, уместен в сцене с севом под снег, но уж в «Старухах», где боль кричит, требуя справедливости, совсем не в тему. Хотя актрисы – Людмила Советова, Татьяна Боченкова, Мария Степанова и Ольга Зубкова – великолепны! Но зрелищный, динамичный спектакль опасно балансирует, рискуя свалиться в балаган, где в жизнь играют, но не проживают ее.

Вот такие получились совершенно непохожие друг на друга, а порой и на саму абрамовскую кровоточащую прозу эскизы молодых режиссеров из Керчи, Питера, Москвы и Минска. Судя по анкетам, зрители отдали предпочтение сказке про семужку и «Сарафану». Возьмет ли театр их для большой постановки, узнаем в год столетия Федора Абрамова.