«Нет, весь я не умру…»: спектакль Вениамина Смехова подарил северянам полтора часа наедине с Пушкиным

Да, на сцене – всего шесть человек. В обстановке, приближенной к гостиной пушкинских времен с белым кабинетным роялем, артисты рассказывают о Пушкине, показывая гения русской поэзии с самых неожиданных сторон. В основе монологов – известные и не очень высказывания о Пушкине его современников и потомков, замешанные на основных вехах драматичной биографии. Актеры рассказывают о рождении, няне, лицее и дуэли, деньгах, женщинах, детях, читают отрывки из личных писем поэта.

Зрители лицом к лицу встретились с теми, кто знал Пушкина: с соседями по имению и друзьями по лицею, нежными подругами, поклонниками и завистниками, учителями и учениками, последователями и преследователями, закадычными врагами.

Со сцены прозвучали свидетельства Гоголя и Булгарина, Достоевского и Керн, Писарева и Горчакова. Мережковский, Блок, Цветаева, Зощенко, Ерофеев, Высоцкий, Окуджава рассказали устами артистов о своем Пушкине.

Из речи Александра Блока «О назначении поэта», 1921 год: «Дело поэта вовсе не в том, чтобы достучаться непременно до всех олухов; скорее добытая им гармония производит отбор между ними с целью добыть нечто более интересное, чем среднечеловеческое, из груды человеческого шлака».

«Первое, что я узнала о Пушкине, что его убили. (…) Пушкин был мой первый поэт, моего первого поэта – убили. С тех пор, да, с тех пор, как Пушкина на моих глазах на картине Наумова убили, ежедневно, ежечасно, непрерывно убивали все мое младенчество, детство, юность – я поделила мир на поэта и всех и выбрала – поэта», – читает слова Марины Цветаевой Светлана Сурганова.

«При имени Пушкина тотчас осеняет мысль о русском национальном поэте. В самом деле никто из поэтов наших не выше его и не может более называться национальным; это право решительно принадлежит ему. В нем, как будто в лексиконе, заключилось все богатство, сила и гибкость нашего языка… Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет. В нем русская природа, русская душа, русский язык, русский характер отразились в такой же чистоте, в такой очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла», – словами Гоголя говорит со сцены Архангельского драмтеатра Дмитрий Высоцкий.

Очень приятно и тепло удивила реакция зала на происходящее на сцене. Зритель вместе с актерами читал знакомые с детства строки, подпевал, смеялся и замирал в паузах тоже вместе.

Федор Достоевский: «Жил бы Пушкин долее, так и между нами было бы, может быть, менее недоразумений и споров, чем видим теперь. Но Бог судил иначе. Пушкин умер в полном развитии своих сил и, бесспорно, унес с собою в гроб некоторую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем…»

Конечно, звучали со сцены и хрестоматийные строчки, которые всем известны с детства: «У Лукоморья дуб зеленый…», «Нет, весь я не умру», «Буря мглою небо кроет…». И именно они лично меня заставили задуматься о том, что и сам Пушкин, и его творчество для нас давно стали… обыденными, что ли. Спектакль Вениамина Смехова помог зрителю вспомнить Пушкина-гения, Пушкина-человека, Пушкина-ловеласа с его «донжуанским списком». В нем в хронологическом порядке идут имена двух сотен женщин, которыми увлекался поэт или с которыми был близок. «Наталья I, Катерина I, Катерина II, княгиня Авдотия, Настасья, Катерина III, Аглая, Калипсо, Пульхерия, Амалия, Элиза, Евпраксея, Катерина IV, Анна, Наталья…» – читает актриса Анна Геллер на фоне проекций рисунков и рукописей Пушкина.

Спектакль подарил зрителям прекрасную возможность заново открыть для себя Пушкина – счастливого, любящего мужа и заботливого отца в письмах жене Наталье:

«Милая женка, вот тебе подробная моя одиссея. Ты помнишь, что от тебя уехал я в самую бурю. Приключения мои начались у Троицкого мосту. Нева была так высока, что мост стоял дыбом…»

«Милый мой ангел! Я было написал тебе письмо на четырех страницах, но оно вышло такое горькое и мрачное, что я его тебе не послал, а пишу другое. У меня решительно сплин. Скучно жить без тебя и не сметь даже писать тебе все, что придет на сердце…»

Марина Цветаева:

Пушкин – тога, Пушкин – схима,
Пушкин – мера, Пушкин – грань…
Пушкин, Пушкин, Пушкин – имя
Благородное – как брань.

«Женка, женка, потерпи до половины августа, а тут уж я к тебе и явлюсь и обниму тебя и детей расцелую. Ты разве думаешь, что холостая жизнь ужасно как меня радует? Я сплю и вижу, чтоб к тебе приехать, да кабы мог остаться в одной из ваших деревень под Москвою, так бы Богу свечку поставил; рад бы в рай, да грехи не пускают. Дай, сделаю деньги, не для себя, для тебя. Я деньги мало люблю – но уважаю в них единственный способ благопристойной независимости…»

«Хорошо, коли проживу я лет еще 25; а коли свернусь прежде десяти, так не знаю, что ты будешь делать и что скажет Машка, а в особенности Сашка. Утешения мало им будет в том, что их папеньку схоронили как шута и что их маменька ужас как мила была на аничковских балах… Ну, делать нечего. Бог велик; главное то, что я не хочу, чтоб могли меня подозревать в неблагодарности. Это хуже либерализма. Будь здорова. Поцелуй детей и благослови их за меня…»

А еще Пушкина, который «был неблагонадежным» и «не терпел зависимости», азартного, веселого и любящего жизнь «со всею возможною страстью».

Примечательно, что литературно-музыкальная постановка не предлагает, как это нынче модно, ни разгадки тайн биографии Пушкина, ни новой трактовки его творчества. И это прекрасно. Потому что порой то, что, называя это «новым веянием в искусстве», новомодные сценаристы и режиссеры делают с классиками, приводит в ужас. Нам же Вениамин Смехов со своей командой показали истинную красоту и пушкинской души, и пушкинского слова.

Ирина Колесникова