Молитва на украинском

Если не вслушиваться в слова и бежать мимо, можно принять ее за несчастную нищую, положить рядом денежку и припустить дальше. Но, если притормозить, натыкаешься на знакомые слова и… приходит осознание, что не песня это вовсе, а… молитва. Непривычны ритм и слог, но эта чистенькая бабушка молится, раз за разом повторяя свои просьбы небесам.

Написала «небесам» и вновь увидела эту махонькую, прозрачную фигурку. Она молится небесам, не имея возможности на них взглянуть. Время, или болезнь, или то и другое согнули ее в вечном поклоне. 

Дребезжащий от усталости голос все молил и молил Иисуса о прощении для тех, кто не ведает, что творит, и о вразумлении для всех нас. А те, о ком она просила, бежали мимо, бросая бабуле монетки. Только несколько таких же, как я, ненароком вслушавшихся, замерли и не смогли идти дальше. 

Друг на друга отчего-то не смотрели. Может, вмешаться в какую-то тонкую неведомую материю боялись, что-то разрушить. Но некую причастность ощутили все. Это, странным образом, было очень понятно. И не хотелось далеко отходить. Почему-то казалось, что рядом с ней никакая напасть не достанет, что все беды и немощи уйдут.

Профессиональный инстинкт поначалу чуть было не бросил меня к старушке с расспросами… кто, да о ком, да зачем? Но что-то другое остановило. Нельзя прервать. Ведь от нее наверняка что-то в этом мире зависит. И она это чувствует. И потому она тут, и потому себя не жалеет. За всех нас. 

Конечно, первое, что пришло в голову, — об Украине молится и о России. О том, чтобы небо вернуло мозги и сердца тем людям, что стреляют в ни в чем не повинных людей, в детей. Ведь тут уже больше никто не поможет, если Бог не вразумит. 

Каждый день то тут, то там слышишь, что к кому-то опять приехали родственники с Донбасса, сбежавшие от бомбежек. А приятель из Горловки кричит по скайпу, что отправит жену и детей в Россию и возьмется за автомат. Его голос тоже срывается, когда он пытается найти ответ на вопрос «за что?».

— Я же не хотел к москалям присоединяться, зачем вы нам?! — возмущается бывший военный с очень украинской фамилией, Трофимов, закончивший военное училище в Питере. Он даже не берет в голову, что говорит это тем самым москалям. 

А мы не обижаемся. Он же не со зла.

— Украина — моя родина. Я хочу жить здесь! — орет Петя. — Я всего лишь на русском разговаривать хочу, и федерализации! Федерализации, а не отделения от Украины. Так за что же они так меня?! Просто им наш сланцевый газ нужен, и они уже нас продали американцам. Им выгодно, чтобы все уехали, а кто не уехал, тех бомбить! Но я так просто все не отдам, пойду защищать свою родину, свой Донбасс!

И мне страшно за Петю. Потому что он на смерть собирается. И за жену его страшно. У нее ребенок-инвалид. И… как бы ей одной не остаться… без опоры. И за тех мальчишек страшно, что Киев в бой кидает против братьев, и за всех матерей Украины. И за коллег, которые умирают там, чтобы мы видели, как на самом деле. 

И вот уже две недели всякий раз, когда я что-то вижу или слышу про сегодняшнюю Украину, перед глазами встает та старушка с Итальянской улицы… и поет молитву…