Галина Абрамова: Он переживал, что в деревне песни перестали петь…

В архангельской библиотеке № 10 ЦБС, носящей имя Федора Абрамова, мы встретились с племянницей писателя Галиной Михайловной. Сегодня она, старшая из детей его брата Михаила, наследница, в том числе по авторским правам, и хранительница архива семьи.

А еще очень интересный собеседник, который знает любопытные подробности жизни Федора Александровича.

На своем угоре

– Трудно и тяжело, не думала, что так выйдет, – заметила Галина Михайловна. – Необходимо весь архив Федора Александровича и Людмилы Владимировны передать в Пушкинский дом. Продать квартиру – хорошо, есть душеприказчик, который этим занимается. У тети все было расписано – куда что, в основном – на благотворительность. В Верколе дом тоже мне завещан, его поручено передать местному музею. Надо его отремонтировать, Людмиле Владимировне памятник сделать.

– Что для вас значит этот дом?

– Говорят, вот, мол, домишко у писателя… Но он ведь хотел большой дом – рубленный в чашу, не получилось. Мне на своем угоре, среди родных могил как-то легче дышится. Когда приезжаю – на Верколу наглядеться не могу, хотя все здесь изменилось, многих уже нет. Помню, как еще до того, как дом построил, каждое лето дядя приезжал к нам, спал на повети. И очень любил, чтобы мы с ним по деревне ходили, он всегда с записной книжкой.

Блокнот писателя

– Мне рассказывали, что все боялись его блокнота. Даже молодежь в клубе танцевать переставала, когда он туда заходил…

– Это потому, что некоторые узнавали себя в героях произведений, и им это не нравилось, хотя образы-то были собирательные. Как-то Федор Александрович стал читать мне только что написанный рассказ, а я вскликнула: «Ой! Это же Степан Илларионович!» Он удивился: «Как узнала? Ну все, нельзя в Верколу ехать!» Бывало, мать тащит упирающегося мальчишку за руку и пугает: «Иди, Гришка, а то вон писатель – сейчас тебя пропишет».

– Та же история, что и с земляками Василия Шукшина, они тоже довольно строго следили за его творчеством…

– Но Федор Александрович не обижался. Иногда идем с ним – кто-то здоровается, он отвечает, расспрашивает. Я говорю ему: «Этот же человек против тебя письмо подписывал!» – «Ну как ты не понимаешь, его же заставили!» Он вникал во все дела, ходил на собрания, расстраивался, что люди стали все делать кое-как, нет ответственности. Помню, сильно ругался, когда услышал, как телята ревут. Пошли они с Дмитрием Клоповым на ферму – духота, телята не поены, не кормлены… Позвонил в правление, оказывается, получка была, и никому до них дела нет.

«У Лизы Пряслиной – мои глаза»

– Галина Михайловна, а как вы оказались в Ленинграде?

– Когда Федор Александрович приезжал на похороны дяди Василия, который был директором школы в Подюге, ему очень не понравилось то место, где я тогда жила в Коноше. Вот и позвал к себе, купил кооперативную квартиру, всегда заботился обо мне. Приду, спрашивает: «Кто там пришел?» – «Родня». – «Иди обниму тебя за такое красивое слово». А я всю жизнь проработала в детском саду. На выходные приезжала к ним – носила рассказы в журнал «Нева», помогала разбирать архив, когда переезжали в другую квартиру – напротив домика Петра, но он мало там пожил… А работал даже под капельницей в больнице.

– Правда, что именно вы Лиза Пряслина?

– Это все почему-то так решили, как и то, что дядя Федя называл меня любимой племянницей. Лиза – образ собирательный, считаю, от меня у нее разве что зеленые глаза. Вот то, что многие рассказы в «Траве-мураве» он от меня записал, – правда. Например, «Вкус победы». Эта история произошла, когда к подружке брат с войны приехал и каждому из окруживших его ребятишек щедро отрезал по куску настоящего хлеба. Мы-то ели со мхом, невкусный. Вот, говорит, девки, так Победа-то выглядит.

Любимые конфеты

– Кстати, про глаза Лизы в финале «Братьев и сестер» очень хорошо сказано – Абрамов сравнивает их с иконописными… А что за история с «писательскими конфетами»?

– Это опять же из прогулок по Верколе. Зашел дядя Федор в магазин, женки за ним – интересно же, что покупать будет. Продавщица предлагает только что привезенные шоколадные конфеты. А он просит сто граммов подушечек, очень их любил. Женки заохали: «Скупой!» – но тут же эти подушечки быстренько разобрали и потом все просили у продавщицы: «Дай-ка писательских конфет». Когда рассказала об этом дяде, он очень удивился.

Мы с ним много разговаривали, он переживал, что в деревне песни перестали петь, частушки не сочиняют, воплениц на похоронах нет – уходит традиционный уклад. Когда умер, все никак не могла поверить, что его больше нет. Жалею, что у Людмилы Владимировны многое не успела расспросить. Она столько добивалась, чтобы монастырь восстановили, с большой радостью туда хожу. Дружу с библиотекой имени Федора Абрамова в Санкт-Петербурге. Планируют новую экспозицию открыть – личные вещи, атрибуты, документы, фотографии Федора Александровича. Тем и живу.

– Здоровья вам, Галина Михайловна, и сил справиться со всеми делами.