16 ноября 2021

«Если ты режиссер и тебе неинтересны люди — не надо делать кино»: Сергей Дворцевой рассказал о планах съемок в Архангельске

Сергей Дворцевой — режиссер документального и игрового кино. Его кар­­­­­тины — лауреаты киноконкурсов в Каннах, Токио, Лондоне, Монреале, Котбусе, Киеве, Петербурге и Москве. Последний фильм, «Айка», вошел в шорт-лист «Оскара». Каждая его картина — это глубокая, кропотливая, серьезная история о человеке. Этот разговор об этом — о любви и уважении к человеку, природе, профессии и зрителю.

— Как вы оказались в Архангельске?

— Есть идея фильма — экранизация рассказа советского писателя, действия в котором происходят на границе между Вологодской и Архангельской областями в 70-е годы прошлого века. В Вологодскую область я не ездил, но мой ассистент был в Архангельске на кинофестивале Arctic Оpen с моим предыдущим фильмом. Он рассказал мне, что здесь есть люди, которые занимаются кино, и интересные места. Год назад я с ним первый раз приехал сюда. 

— Что вы уже видели?

— Нас интересуют реки, природа… Вся история в рассказе происходит в лесу на берегу реки в небольшом рабочем поселке. Мы смотрели красивые пейзажи, берега, Пинегу. Уже сам я ездил в Кенозерье, Усть-Почу. Но я немного посмотрел Архангельскую область, она же совершенно огромна.

— В одном из интервью вы говорили: чтобы начать снимать где-то кино, вы должны почувствовать, что это ваше, — у вас сложилось здесь такое ощущение?

— Мне нравится Архангельск и люди здесь нравятся, потому что они не стараются показать, какие они поморы. В Москве люди хотят больше казаться, чем быть, там очень усложненные отношения между людьми. А здесь — немногословные, спокойные, простые люди, которые не стараются быть приятными, говорят, что думают, а сами — открытые и естественные. Эта история в рассказе как раз о таких людях, которые здесь живут, с этим северным характером, а буйство оригинальной, настоящей природы понравится любому режиссеру.

Если ты режиссер и тебе неинтересны люди — тебе не надо делать кино, потому что художественный фильм — это всегда о взаимоотношениях людей, и тебе должно быть это интересно. Я всегда отношусь с уважением к тем людям, к которым приезжаю, — и никогда не делаю это с оценкой — но мне нравится здесь, и если бы не нравилось, меня бы тут не было. Да и я сам родился в небольшом провинциальном городе в Казахстане, и мне по душе провинциальные взаимоотношения, мне с людьми здесь проще.

Я долго снимаю — а долго снимать невозможно, если тебе не нравится. Я влюбляюсь в природу, людей, такова моя профессия, но этот процесс происходит постепенно.

— То есть принцип работы останется тот же — полное погружение в культуру.

— Я по образованию документалист — и делаю не просто художественную историю. Конечно, я буду очень много общаться с местными. Если буду снимать о каком-то поселке, значит, я буду там жить. Без близкого общения с местными, без понимания до конца людей хорошего фильма не получится.

Во время работы над «Тюльпаном», за месяц до съемок, актеры жили и работали с чабанами в степи. Они слились с местными, и в «Айке» было то же самое — я много провел времени с киргизами и в роддомах, много посвятил времени на изучение физиологии родившей женщины. 

— «Айку» и «Тюльпан» называют дилогией, находя в картинах что-то общее, и отсылки первого вашего фильма во втором. Это будет совершенно другая картина? Кстати, как вы относитесь к отсылкам в кино у режиссеров к самим себе?

— В вашем вопросе много журналистского — вашим коллегам, кинокритикам и киноведам всегда хочется выстроить некую концепцию. Без нее — о чем тогда говорить? Я, на самом деле, отношусь к этому немного с юмором и больше всего в кино ценю спонтанность.

Эти фильмы — не дилогия, и не задумывались как она. Но от себя не убежишь — все равно в каждом фильме буду я сам — моя душа, мысли и чувства. Что-то общее будет всегда. Но мне приятно, что и там и там, есть тюльпаны — я жил в городе, где они весной росли красными полями, но это не значит, что я сижу и вычисляю, где же в Архангельске их посадить. Да и будет трудно связать тюльпаны и лес в семидесятые, хотя всякое может быть, я ничего не исключаю. Но я режиссер, который не любит символизм сам по себе. Я люблю живую, настоящую историю, чтобы я чувствовал биение жизни.

— Но поиск символов, отсылок, смыслов — это разное видение разных людей.

— Это правда — чем более уникальную историю ты сделал, чем больше ты ее по-настоящему оживил, тем больше люди видят разных ассоциаций в ней. Моя задача — сделать такой фильм, чтобы он рождал много ассоциаций, а когда он рождает одну —  это плохо.

— Не кажется ли вам, что кинокритики и журналисты паразитируют на вашем творчестве?

— Это такая работа, и я ее не рассматриваю как паразитизм. Должны быть люди, которые оценивают, которые описывают, пытаются понять творчество. Я с большим уважением отношусь к журналистам и критикам, но мне хочется, чтобы люди понимали предмет, были подготовлены. Я к своей работе отношусь очень серьезно и хочу, чтобы к ней было такое же отношение.

— К чьему мнению из современных кинокритиков вы прислушиваетесь?

— Проблема наша в том, что у нас нет кинокритиков, которые скажут — и ему безоговорочно верят. У нас нет института репутации, и нет человека, слову которого доверяют и знают, что сказал он его по-честному. Я понимаю, что все хотят заработать и все аффилированы в какие-то структуры — фестивали, каналы, бизнесы и так далее. Человеку приходится подстраиваться. 

— Когда смотришь на творчество Андрея Кончаловского, складывается впечатление, что после работы на Севере с ним что-то произошло — он сильно изменился. Есть ощущение, что Север может перекроить?

— Я надеюсь, что это так глубоко зайдет. Я долго снимаю картины — а когда ты долго где-то живешь, проживаешь там часть своей жизни, ты ассимилируешься с людьми и берешь что-то от них, и, конечно, это в тебе что-то меняет. И я уверен, что Север меня поменяет, в этом и есть сила и преимущество профессии режиссера, в том, что ты живешь разной жизнью с разными людьми и видишь мир в больших красках. Думаю, что если фильм состоится, то я буду уже местным таким, потому что много впитаю — это неизбежно, особенно, если ты открыт.

— Вы снимали «Айку» шесть лет — если окажетесь в Архангельске на такой же период времени — нет мыслей параллельно заняться образованием? Например, как тот же Сокуров. 

— Все режиссеры разные и у каждого разный метод — я долго снимаю картины, погружаясь в материал, и никогда не знаю, сколько на это понадобится времени. Ныряю, и слава богу бы вынырнуть. И если я погрузился в картину, то все — не занимаюсь ничем другим. Александр Николаевич когда-то делал по два фильма в год, у него такая энергетика, и я уверен, что снимает он быстро.

Для меня самый важный и сложный процесс — съемка. Есть режиссеры, которые делают ставку монтаж. А для меня он — техническая вещь. У меня фильм рождается во время съемочного процесса, я трачу на него кучу энергии — и не могу сегодня заниматься фильмом, а завтра пойти преподавать. Мой метод — сделать весь коллектив, всю съемочную группу участниками фильма, мы все обсуждаем — драматургию и другие вещи — все должны быть в процессе. И я не могу бросить этот живой организм и отправиться куда-то.

Но иногда я смотрю на тех, кто одновременно снимает два фильма и преподает в пяти киношколах, и немного завидую им. Я преподаю мастер-классы между фильмами или в перерыве, когда съемки закончились, в Китае, Европе и России. Меня приглашают вести курсы на постоянной основе, но я пока отказываюсь.

— В каком поиске вы сейчас находитесь?

— У вас здесь прекрасные места, но в кино есть производственная часть — и мне важно, чтобы я мог в этом производстве посвятить достаточно времени творческим вопросам. Когда у режиссера не было времени по-настоящему заниматься кино — потом все удивляются, что все ненастоящее. А некоторые вещи в этой истории требуют очень большой подготовки. И как бы не ушло все в производство.   

— Актеров будете привлекать местных или привозить?

— Актер в кино — это, прежде всего, внешность. И необязательно красивая, а просто подходящая. Я снимаю как профессионалов, так и непрофессионалов, потому что я готов потратить время на репетиции, обучение, тренинги. Не исключено, что я возьму кого-то из местных актеров, но мы обязательно проведем здесь широкий кастинг — в театрах и не театрах. Мои ассистенты, если видят интересного человека просто где-то в городе, сразу приглашают его пробоваться.

Если буду здесь снимать, мне будет важно, чтобы актеры говорили на местном северном говоре. Если не будут уметь — будут тренироваться.

— Вы уже обсуждали будущий фильм с вашим сценаристом Геннадием Островским?

— Да. Ему нравится эта идея. Обычно я подключаю его к работе чуть позже. Сценарий здесь в принципе уже готов — посмотрим — работать буду либо с ним, либо один. Но идея ему нравится, он готов работать. Эта идея вообще нравится всем. Я пока сильно не афиширую, так, обсуждаю с коллегами.

— А с зарубежными коллегами уже обсуждали?

— Если все сложится, то картина будет международная. Обычно у меня в фильмах задействованы четыре-пять стран. Это сугубо русская история, специфичная, но, думаю, она будет интересна европейским коллегам.

— Вы никогда не работали с историческим материалом, почему в этот раз решили попробовать?

— Я, честно говоря, боюсь исторических фильмов. Когда смотрю их — все время вижу фальшь. Видишь актеров, в особенности женщин-актрис, и тут же понимаешь, что это фальшиво.

— Лица?

— Да. Другие лица просто. Сегодняшнее понятие о женской красоте навязано соцсетями, и люди уже как клише. Считается, что вот она, актриса — образец красоты, но я прекрасно знаю, что в семидесятые были абсолютно другие каноны, в начале двадцатого века — тоже. Смотришь фильм о царском времени, видишь этих сегодняшних красавиц, но понимаешь, что по тому времени — они не красавицы. Я, как зритель, готов воспринять этот мир, готов в него войти, но я вижу, что не могу этого сделать, потому что я не верю этим людям, не верю этой речи, не верю этим костюмам, которые только что из костюмерки, —  у них нет фактуры. Все мертвое — а мертвые актеры, диалоги мне не интересны. Я очень боюсь, что сам буду фальшивить, а я страшно не люблю фальшь на экране — вот это главный мой критерий.

Есть такое зрительское мнение — что в кино должно быть не как в жизни. Люди хотят, чтобы было красиво, а жизнь мы и так видим. Но на это есть Болливуд, я таким не занимаюсь. Жизнь, реальность — вот, что мне интересно. Нет ничего более удивительного, чем реальность. Я вижу красоту в обычной жизни и хочу ее показывать — такую внутреннюю, неброскую, не такую яркую, которая моментально бьет тебя по глазам. Такая внутренняя красота как раз и есть здесь, в Архангельске — этот Север, северная природа, северная красота. Надо к ней присмотреться. 

— Насколько сложно — перенести эту реальную историю в кадр?

— Фильм — это история. Если я буду рассказывать историю о вас делать фильм документальный или художественный то это не будет вся правда о вас, а только ее часть. Как только ставишь камеру — сразу ограничиваешь реальность. Этот кадр — это вся правда, которая будет в фильме, а то, что находится вокруг, уже в нем не будет, и для меня это норма, потому что я не претендую на абсолютное обобщение.

Был такой индийский поэт Тагор, который писал о том, как объездил весь мир в поисках истины, а в конце жизни вернулся домой, и возле него увидел капельку росы на траве, он посмотрел на эту капельку и понял, что в ней отражается весь мир. Не надо познавать весь мир, надо познать себя и свой мир, который рядом с тобой. Когда я делаю фильмы, я стараюсь найти эту капельку в любом месте, в котором будет отражаться мир, но это очень трудно.

— Но без путешествия по миру —  увидел бы он в этой капельке хоть что-то?

— Есть разница между глаголами смотреть и видеть. Для того чтобы увидеть, ему надо было пройти весь этот путь. Так и в нашей профессии — кто-то видит, а кто-то смотрит, это разные вещи.

— У зрителя есть подготовительный этап?  

— Талантливое кино требует талантливого зрителя. Я уверен, что «Айку» воспринимает тот зритель, который видит жизнь объемно, который пережил внутренний конфликт, ведь эти фильмы требуют определенного внутреннего состояния. Но когда я делаю фильмы, я об этом не думаю. Иногда задают вопрос про аудиторию, для кого я снимаю, но я не занимаюсь коммерческим кинематографом, это не бизнес. Я, как художник, не думаю, как его продать. Когда я делаю фильм, моя задача — рассказать историю как можно более глубоко, интересно и красиво.

— А насмотренность в кино?

— Чтобы оценить фильм по-настоящему, конечно, нужно иметь насмотренность и понимать в кино — находиться в материале и много смотреть. То же в музыке, то же в живописи. Но, конечно, важен зритель, который смотрит не много, но в нем это кино откликается. Я хотел, чтобы эта история в «Айке» людей встряхнула. Есть люди, которые просто восприимчивы, а не насмотрены, их пугает или трогает так сильно, что человек не может успокоиться и сопереживает героине потом еще несколько дней.

— Я иногда вспоминаю о ней и думаю — вот, малышу три года сейчас.

— Да, это живое течение жизни — и ты берешь и вырезаешь кусок из него. Вот, эти три-четыре дня ее жизни. Суть в том, что с ней произошло — что она не смогла сделать то, что задумала. А жизнь сильнее нас и наших планов. Если ты мать — ты будешь кормить.

— Какое ваше первое воспоминание о Севере?

— Огромные пространства воды и леса. В фильме, который я собираюсь делать, — река. Представить Архангельск без воды невозможно.

Анастасия Бондина

«Если ты режиссер и тебе неинтересны люди — не надо делать кино»: Сергей Дворцевой рассказал о планах съемок в Архангельске

— Как вы оказались в Архангельске?

— Есть идея фильма — экранизация рассказа советского писателя, действия в котором происходят на границе между Вологодской и Архангельской областями в 70-е годы прошлого века. В Вологодскую область я не ездил, но мой ассистент был в Архангельске на кинофестивале Arctic Оpen с моим предыдущим фильмом. Он рассказал мне, что здесь есть люди, которые занимаются кино, и интересные места. Год назад я с ним первый раз приехал сюда. 

— Что вы уже видели?

— Нас интересуют реки, природа… Вся история в рассказе происходит в лесу на берегу реки в небольшом рабочем поселке. Мы смотрели красивые пейзажи, берега, Пинегу. Уже сам я ездил в Кенозерье, Усть-Почу. Но я немного посмотрел Архангельскую область, она же совершенно огромна.

— В одном из интервью вы говорили: чтобы начать снимать где-то кино, вы должны почувствовать, что это ваше, — у вас сложилось здесь такое ощущение?

— Мне нравится Архангельск и люди здесь нравятся, потому что они не стараются показать, какие они поморы. В Москве люди хотят больше казаться, чем быть, там очень усложненные отношения между людьми. А здесь — немногословные, спокойные, простые люди, которые не стараются быть приятными, говорят, что думают, а сами — открытые и естественные. Эта история в рассказе как раз о таких людях, которые здесь живут, с этим северным характером, а буйство оригинальной, настоящей природы понравится любому режиссеру.

Если ты режиссер и тебе неинтересны люди — тебе не надо делать кино, потому что художественный фильм — это всегда о взаимоотношениях людей, и тебе должно быть это интересно. Я всегда отношусь с уважением к тем людям, к которым приезжаю, — и никогда не делаю это с оценкой — но мне нравится здесь, и если бы не нравилось, меня бы тут не было. Да и я сам родился в небольшом провинциальном городе в Казахстане, и мне по душе провинциальные взаимоотношения, мне с людьми здесь проще.

Я долго снимаю — а долго снимать невозможно, если тебе не нравится. Я влюбляюсь в природу, людей, такова моя профессия, но этот процесс происходит постепенно.

— То есть принцип работы останется тот же — полное погружение в культуру.

— Я по образованию документалист — и делаю не просто художественную историю. Конечно, я буду очень много общаться с местными. Если буду снимать о каком-то поселке, значит, я буду там жить. Без близкого общения с местными, без понимания до конца людей хорошего фильма не получится.

Во время работы над «Тюльпаном», за месяц до съемок, актеры жили и работали с чабанами в степи. Они слились с местными, и в «Айке» было то же самое — я много провел времени с киргизами и в роддомах, много посвятил времени на изучение физиологии родившей женщины. 

— «Айку» и «Тюльпан» называют дилогией, находя в картинах что-то общее, и отсылки первого вашего фильма во втором. Это будет совершенно другая картина? Кстати, как вы относитесь к отсылкам в кино у режиссеров к самим себе?

— В вашем вопросе много журналистского — вашим коллегам, кинокритикам и киноведам всегда хочется выстроить некую концепцию. Без нее — о чем тогда говорить? Я, на самом деле, отношусь к этому немного с юмором и больше всего в кино ценю спонтанность.

Эти фильмы — не дилогия, и не задумывались как она. Но от себя не убежишь — все равно в каждом фильме буду я сам — моя душа, мысли и чувства. Что-то общее будет всегда. Но мне приятно, что и там и там, есть тюльпаны — я жил в городе, где они весной росли красными полями, но это не значит, что я сижу и вычисляю, где же в Архангельске их посадить. Да и будет трудно связать тюльпаны и лес в семидесятые, хотя всякое может быть, я ничего не исключаю. Но я режиссер, который не любит символизм сам по себе. Я люблю живую, настоящую историю, чтобы я чувствовал биение жизни.

— Но поиск символов, отсылок, смыслов — это разное видение разных людей.

— Это правда — чем более уникальную историю ты сделал, чем больше ты ее по-настоящему оживил, тем больше люди видят разных ассоциаций в ней. Моя задача — сделать такой фильм, чтобы он рождал много ассоциаций, а когда он рождает одну —  это плохо.

— Не кажется ли вам, что кинокритики и журналисты паразитируют на вашем творчестве?

— Это такая работа, и я ее не рассматриваю как паразитизм. Должны быть люди, которые оценивают, которые описывают, пытаются понять творчество. Я с большим уважением отношусь к журналистам и критикам, но мне хочется, чтобы люди понимали предмет, были подготовлены. Я к своей работе отношусь очень серьезно и хочу, чтобы к ней было такое же отношение.

— К чьему мнению из современных кинокритиков вы прислушиваетесь?

— Проблема наша в том, что у нас нет кинокритиков, которые скажут — и ему безоговорочно верят. У нас нет института репутации, и нет человека, слову которого доверяют и знают, что сказал он его по-честному. Я понимаю, что все хотят заработать и все аффилированы в какие-то структуры — фестивали, каналы, бизнесы и так далее. Человеку приходится подстраиваться. 

— Когда смотришь на творчество Андрея Кончаловского, складывается впечатление, что после работы на Севере с ним что-то произошло — он сильно изменился. Есть ощущение, что Север может перекроить?

— Я надеюсь, что это так глубоко зайдет. Я долго снимаю картины — а когда ты долго где-то живешь, проживаешь там часть своей жизни, ты ассимилируешься с людьми и берешь что-то от них, и, конечно, это в тебе что-то меняет. И я уверен, что Север меня поменяет, в этом и есть сила и преимущество профессии режиссера, в том, что ты живешь разной жизнью с разными людьми и видишь мир в больших красках. Думаю, что если фильм состоится, то я буду уже местным таким, потому что много впитаю — это неизбежно, особенно, если ты открыт.

— Вы снимали «Айку» шесть лет — если окажетесь в Архангельске на такой же период времени — нет мыслей параллельно заняться образованием? Например, как тот же Сокуров. 

— Все режиссеры разные и у каждого разный метод — я долго снимаю картины, погружаясь в материал, и никогда не знаю, сколько на это понадобится времени. Ныряю, и слава богу бы вынырнуть. И если я погрузился в картину, то все — не занимаюсь ничем другим. Александр Николаевич когда-то делал по два фильма в год, у него такая энергетика, и я уверен, что снимает он быстро.

Для меня самый важный и сложный процесс — съемка. Есть режиссеры, которые делают ставку монтаж. А для меня он — техническая вещь. У меня фильм рождается во время съемочного процесса, я трачу на него кучу энергии — и не могу сегодня заниматься фильмом, а завтра пойти преподавать. Мой метод — сделать весь коллектив, всю съемочную группу участниками фильма, мы все обсуждаем — драматургию и другие вещи — все должны быть в процессе. И я не могу бросить этот живой организм и отправиться куда-то.

Но иногда я смотрю на тех, кто одновременно снимает два фильма и преподает в пяти киношколах, и немного завидую им. Я преподаю мастер-классы между фильмами или в перерыве, когда съемки закончились, в Китае, Европе и России. Меня приглашают вести курсы на постоянной основе, но я пока отказываюсь.

— В каком поиске вы сейчас находитесь?

— У вас здесь прекрасные места, но в кино есть производственная часть — и мне важно, чтобы я мог в этом производстве посвятить достаточно времени творческим вопросам. Когда у режиссера не было времени по-настоящему заниматься кино — потом все удивляются, что все ненастоящее. А некоторые вещи в этой истории требуют очень большой подготовки. И как бы не ушло все в производство.   

— Актеров будете привлекать местных или привозить?

— Актер в кино — это, прежде всего, внешность. И необязательно красивая, а просто подходящая. Я снимаю как профессионалов, так и непрофессионалов, потому что я готов потратить время на репетиции, обучение, тренинги. Не исключено, что я возьму кого-то из местных актеров, но мы обязательно проведем здесь широкий кастинг — в театрах и не театрах. Мои ассистенты, если видят интересного человека просто где-то в городе, сразу приглашают его пробоваться.

Если буду здесь снимать, мне будет важно, чтобы актеры говорили на местном северном говоре. Если не будут уметь — будут тренироваться.

— Вы уже обсуждали будущий фильм с вашим сценаристом Геннадием Островским?

— Да. Ему нравится эта идея. Обычно я подключаю его к работе чуть позже. Сценарий здесь в принципе уже готов — посмотрим — работать буду либо с ним, либо один. Но идея ему нравится, он готов работать. Эта идея вообще нравится всем. Я пока сильно не афиширую, так, обсуждаю с коллегами.

— А с зарубежными коллегами уже обсуждали?

— Если все сложится, то картина будет международная. Обычно у меня в фильмах задействованы четыре-пять стран. Это сугубо русская история, специфичная, но, думаю, она будет интересна европейским коллегам.

— Вы никогда не работали с историческим материалом, почему в этот раз решили попробовать?

— Я, честно говоря, боюсь исторических фильмов. Когда смотрю их — все время вижу фальшь. Видишь актеров, в особенности женщин-актрис, и тут же понимаешь, что это фальшиво.

— Лица?

— Да. Другие лица просто. Сегодняшнее понятие о женской красоте навязано соцсетями, и люди уже как клише. Считается, что вот она, актриса — образец красоты, но я прекрасно знаю, что в семидесятые были абсолютно другие каноны, в начале двадцатого века — тоже. Смотришь фильм о царском времени, видишь этих сегодняшних красавиц, но понимаешь, что по тому времени — они не красавицы. Я, как зритель, готов воспринять этот мир, готов в него войти, но я вижу, что не могу этого сделать, потому что я не верю этим людям, не верю этой речи, не верю этим костюмам, которые только что из костюмерки, —  у них нет фактуры. Все мертвое — а мертвые актеры, диалоги мне не интересны. Я очень боюсь, что сам буду фальшивить, а я страшно не люблю фальшь на экране — вот это главный мой критерий.

Есть такое зрительское мнение — что в кино должно быть не как в жизни. Люди хотят, чтобы было красиво, а жизнь мы и так видим. Но на это есть Болливуд, я таким не занимаюсь. Жизнь, реальность — вот, что мне интересно. Нет ничего более удивительного, чем реальность. Я вижу красоту в обычной жизни и хочу ее показывать — такую внутреннюю, неброскую, не такую яркую, которая моментально бьет тебя по глазам. Такая внутренняя красота как раз и есть здесь, в Архангельске — этот Север, северная природа, северная красота. Надо к ней присмотреться. 

— Насколько сложно — перенести эту реальную историю в кадр?

— Фильм — это история. Если я буду рассказывать историю о вас делать фильм документальный или художественный то это не будет вся правда о вас, а только ее часть. Как только ставишь камеру — сразу ограничиваешь реальность. Этот кадр — это вся правда, которая будет в фильме, а то, что находится вокруг, уже в нем не будет, и для меня это норма, потому что я не претендую на абсолютное обобщение.

Был такой индийский поэт Тагор, который писал о том, как объездил весь мир в поисках истины, а в конце жизни вернулся домой, и возле него увидел капельку росы на траве, он посмотрел на эту капельку и понял, что в ней отражается весь мир. Не надо познавать весь мир, надо познать себя и свой мир, который рядом с тобой. Когда я делаю фильмы, я стараюсь найти эту капельку в любом месте, в котором будет отражаться мир, но это очень трудно.

— Но без путешествия по миру —  увидел бы он в этой капельке хоть что-то?

— Есть разница между глаголами смотреть и видеть. Для того чтобы увидеть, ему надо было пройти весь этот путь. Так и в нашей профессии — кто-то видит, а кто-то смотрит, это разные вещи.

— У зрителя есть подготовительный этап?  

— Талантливое кино требует талантливого зрителя. Я уверен, что «Айку» воспринимает тот зритель, который видит жизнь объемно, который пережил внутренний конфликт, ведь эти фильмы требуют определенного внутреннего состояния. Но когда я делаю фильмы, я об этом не думаю. Иногда задают вопрос про аудиторию, для кого я снимаю, но я не занимаюсь коммерческим кинематографом, это не бизнес. Я, как художник, не думаю, как его продать. Когда я делаю фильм, моя задача — рассказать историю как можно более глубоко, интересно и красиво.

— А насмотренность в кино?

— Чтобы оценить фильм по-настоящему, конечно, нужно иметь насмотренность и понимать в кино — находиться в материале и много смотреть. То же в музыке, то же в живописи. Но, конечно, важен зритель, который смотрит не много, но в нем это кино откликается. Я хотел, чтобы эта история в «Айке» людей встряхнула. Есть люди, которые просто восприимчивы, а не насмотрены, их пугает или трогает так сильно, что человек не может успокоиться и сопереживает героине потом еще несколько дней.

— Я иногда вспоминаю о ней и думаю — вот, малышу три года сейчас.

— Да, это живое течение жизни — и ты берешь и вырезаешь кусок из него. Вот, эти три-четыре дня ее жизни. Суть в том, что с ней произошло — что она не смогла сделать то, что задумала. А жизнь сильнее нас и наших планов. Если ты мать — ты будешь кормить.

— Какое ваше первое воспоминание о Севере?

— Огромные пространства воды и леса. В фильме, который я собираюсь делать, — река. Представить Архангельск без воды невозможно.

Анастасия Бондина

Поделиться
107893