7 сентября 2016

Его хранит семья и музыка

В один из цехов Архангельского целлюлозно-бумажного комбината примчалась карета «скорой помощи». Травмированного человека (фаланга указательного пальца на правой руке держалась у него буквально на честном слове – за счет кожи) доставили вначале в здравпункт предприятия, а затем в Новодвинскую центральную городскую больницу. Дежурный травматолог Галина Леонидовна Дунаева, критически осмотрев поврежденный палец, решила: необходима срочная операция. А больной, глядя на врача, попросил:

– Вы не смотрите, что я из цеха. Я – профессиональный музыкант, и каждый палец мне позарез нужен.

И даже дефицит обезболивающих лекарств не остановил решимости вытерпеть все. Пусть искры из глаз – выдержал. А после операции самостоятельно, через боль, через не могу, стал разрабатывать поврежденную конечность. Многодневная гимнастика оказалась не напрасной – в подушечке указательного пальца в конце концов появилась-таки чувствительность. Музыкант смог вернуться к любимому делу.

Это был Сергей Миролюбов.

Духовный путь

Беззаветная любовь к музыке, внутренняя культура и духовность… Эти качества Сергея Николаевича не возникли сами по себе, вырабатывались очень и очень не просто. Я бы даже сказал, культивировались их обладателем. Они настолько сильны, что поневоле задумываешься: а не пришли ли они свыше? Или, может быть, это благотворное влияние наследственности?

Его отец Николай был, что называется, последышем, младшим в семье ребенком – 16-м. Разница со старшей сестрой – аж 23 года, она для мальца была как мамка. Порядок в семье царил строгий, домостроевский. И это неудивительно: с допетровских времен (если не раньше) их род был верен одному и тому же делу – служению Богу. Их дети венчались также с теми, кто вышел из семей священнослужителей.

Вот и в доме Николая Николаевича все сыновья и дочери после церковно-приходской школы продолжили духовное образование: юноши пошли в семинарию, девушки – в Вологодское женское епархиальное училище.

Священники, как известно, никакой зарплаты не получали, жили своим хозяйством. И это стало одной из причин того, что Миролюбовы–младшие рано познали взрослую трудовую жизнь, самоопределились, разлетелись из-под отчего крыла кто куда, но при этом оставались верны своей стезе – богослужению и беззаветной вере во Всевышнего.

Сын протоиерея Николай, как и многие из его братьев, был не в чести у новой, Советской власти, подвергся гонениям. К «опиуму народа» Советы относились, мягко говоря, неприязненно. Одним словом, то, что произошло с ним, сегодня называют репрессивными мерами. Хотя, вообще-то, работа его была далека от церковной – после сельхозтехникума занимался ветеринарией.

Никто не застрахован от несчастных случаев – вдруг начался падеж скота. А кто виноват? Конечно же он – хоть и молодой специалист, но сын попа и врага народа. Стало быть, вредитель. Получай десять лет. Хорошо, хоть не расстрел.

Впрочем, внутренне он всегда опасался ареста – перед глазами все время оставалась судьба отца. Он, протоиерей, был сослан вначале с ограничениями в правах из Вологды в Вожегу той же области. Затем отправили еще дальше – в столицу Казахстана Алма-Ату. После ссылки он вернулся на Вологодчину, служил диаконом, псаломщиком, священником. Церковь святых Бориса и Глеба, где он проводил службу, стала предсмертной. После очередного ареста его осудили на длительный срок лагерей. Там он и скончался. По официальной версии от сердечной недостаточности. А на самом деле был расстрелян.

Отчий дом

Ну а Николай Николаевич, живший до своего ареста в Красноборске, был реабилитирован после заступничества Надежды Крупской и вернулся в тот же районный центр Архангельской области, откуда его когда-то этапировали под конвоем. Причем приняли на прежнее место работы – в ветеринарную службу. Более того, Николай Николаевич возглавил ее.

Служителей церкви, а особенно духовников, верующие называют врачевателями человеческих душ. Сын священника тоже лечил. Божьих тварей – животных. А еще благодаря ветеринарии судьба Миролюбова потекла по новому руслу. Она свела его с любимой девушкой – Ниной. Чтобы повысить свои профессиональные знания, Николай поступил в профильный ленинградский институт. Там же училась и его ненаглядная. Они поженились.

Но вот вуз позади, и молодых распределили в Карелию. Здесь, в Видлице, на раздольном берегу Ладожского озера их семья стала богаче еще на одного человека – сына. Назвали его Сережей. Однако оценить по достоинству красоты карельской природы малютке не довелось – вскоре после рождения Миролюбовы переехали в Архангельск. Впрочем, так уж случилось, что и в столице Поморья они поселились в доме на набережной окнами на двинское раздолье.

– Мы с пацанами любили смотреть, как снуют по реке катера, важно рассекают водную гладь колесники, – ностальгически вспоминает Сергей Николаевич. – А к их сочным гудкам примешивался и другой звук – звон бутылок, – хитро улыбнувшись, продолжает он и тут же поясняет, – дело в том, что наш двор соседствовал с ликеро-водочным заводом, а там постоянно что-то грузили, разгружали.

Однако воспитывался парнишка не на такой вот музыке двора. Он с удовольствием ходил в кинотеатры. Только влекли его туда не новые фильмы. Перед сеансами там играли духовые оркестры – вот их-то и приходил слушать мальчик. А дома он частенько замирал возле радиоприемника, когда передавали классическую музыку, которая, кстати, очень нравилась и родителям. Видя столь неподдельную тягу сына к миру искусства, они приобрели для него балалайку и мандолину, а чуть позже купили патефон. Так что теперь Сергею уже не приходилось подгадывать время под радиоконцерты: появилась свободная минутка – сам овладевай струнами или слушай пластинки, когда захочется.

Когда захочется? Нет, не совсем так. Для дома был привычен устоявшийся с прежних времен уклад – в определенном смысле строгий, но не подавляющий внутренней свободы.

– Случалось, попадало от отца. За мальчишеские проказы, – говорит Сергей Миролюбов. – Я не в обиде на него. Всегда вспоминаю один из главных его постулатов (очень, на мой взгляд, верный): ругай, наказывай человека только за дело и один на один, а хвали, поощряй – при всех. Отец неуклонно следовал этому принципу всю жизнь.

Продолжение в следующем номере.

Его хранит семья и музыка

– Вы не смотрите, что я из цеха. Я – профессиональный музыкант, и каждый палец мне позарез нужен.

И даже дефицит обезболивающих лекарств не остановил решимости вытерпеть все. Пусть искры из глаз – выдержал. А после операции самостоятельно, через боль, через не могу, стал разрабатывать поврежденную конечность. Многодневная гимнастика оказалась не напрасной – в подушечке указательного пальца в конце концов появилась-таки чувствительность. Музыкант смог вернуться к любимому делу.

Это был Сергей Миролюбов.

Духовный путь

Беззаветная любовь к музыке, внутренняя культура и духовность… Эти качества Сергея Николаевича не возникли сами по себе, вырабатывались очень и очень не просто. Я бы даже сказал, культивировались их обладателем. Они настолько сильны, что поневоле задумываешься: а не пришли ли они свыше? Или, может быть, это благотворное влияние наследственности?

Его отец Николай был, что называется, последышем, младшим в семье ребенком – 16-м. Разница со старшей сестрой – аж 23 года, она для мальца была как мамка. Порядок в семье царил строгий, домостроевский. И это неудивительно: с допетровских времен (если не раньше) их род был верен одному и тому же делу – служению Богу. Их дети венчались также с теми, кто вышел из семей священнослужителей.

Вот и в доме Николая Николаевича все сыновья и дочери после церковно-приходской школы продолжили духовное образование: юноши пошли в семинарию, девушки – в Вологодское женское епархиальное училище.

Священники, как известно, никакой зарплаты не получали, жили своим хозяйством. И это стало одной из причин того, что Миролюбовы–младшие рано познали взрослую трудовую жизнь, самоопределились, разлетелись из-под отчего крыла кто куда, но при этом оставались верны своей стезе – богослужению и беззаветной вере во Всевышнего.

Сын протоиерея Николай, как и многие из его братьев, был не в чести у новой, Советской власти, подвергся гонениям. К «опиуму народа» Советы относились, мягко говоря, неприязненно. Одним словом, то, что произошло с ним, сегодня называют репрессивными мерами. Хотя, вообще-то, работа его была далека от церковной – после сельхозтехникума занимался ветеринарией.

Никто не застрахован от несчастных случаев – вдруг начался падеж скота. А кто виноват? Конечно же он – хоть и молодой специалист, но сын попа и врага народа. Стало быть, вредитель. Получай десять лет. Хорошо, хоть не расстрел.

Впрочем, внутренне он всегда опасался ареста – перед глазами все время оставалась судьба отца. Он, протоиерей, был сослан вначале с ограничениями в правах из Вологды в Вожегу той же области. Затем отправили еще дальше – в столицу Казахстана Алма-Ату. После ссылки он вернулся на Вологодчину, служил диаконом, псаломщиком, священником. Церковь святых Бориса и Глеба, где он проводил службу, стала предсмертной. После очередного ареста его осудили на длительный срок лагерей. Там он и скончался. По официальной версии от сердечной недостаточности. А на самом деле был расстрелян.

Отчий дом

Ну а Николай Николаевич, живший до своего ареста в Красноборске, был реабилитирован после заступничества Надежды Крупской и вернулся в тот же районный центр Архангельской области, откуда его когда-то этапировали под конвоем. Причем приняли на прежнее место работы – в ветеринарную службу. Более того, Николай Николаевич возглавил ее.

Служителей церкви, а особенно духовников, верующие называют врачевателями человеческих душ. Сын священника тоже лечил. Божьих тварей – животных. А еще благодаря ветеринарии судьба Миролюбова потекла по новому руслу. Она свела его с любимой девушкой – Ниной. Чтобы повысить свои профессиональные знания, Николай поступил в профильный ленинградский институт. Там же училась и его ненаглядная. Они поженились.

Но вот вуз позади, и молодых распределили в Карелию. Здесь, в Видлице, на раздольном берегу Ладожского озера их семья стала богаче еще на одного человека – сына. Назвали его Сережей. Однако оценить по достоинству красоты карельской природы малютке не довелось – вскоре после рождения Миролюбовы переехали в Архангельск. Впрочем, так уж случилось, что и в столице Поморья они поселились в доме на набережной окнами на двинское раздолье.

– Мы с пацанами любили смотреть, как снуют по реке катера, важно рассекают водную гладь колесники, – ностальгически вспоминает Сергей Николаевич. – А к их сочным гудкам примешивался и другой звук – звон бутылок, – хитро улыбнувшись, продолжает он и тут же поясняет, – дело в том, что наш двор соседствовал с ликеро-водочным заводом, а там постоянно что-то грузили, разгружали.

Однако воспитывался парнишка не на такой вот музыке двора. Он с удовольствием ходил в кинотеатры. Только влекли его туда не новые фильмы. Перед сеансами там играли духовые оркестры – вот их-то и приходил слушать мальчик. А дома он частенько замирал возле радиоприемника, когда передавали классическую музыку, которая, кстати, очень нравилась и родителям. Видя столь неподдельную тягу сына к миру искусства, они приобрели для него балалайку и мандолину, а чуть позже купили патефон. Так что теперь Сергею уже не приходилось подгадывать время под радиоконцерты: появилась свободная минутка – сам овладевай струнами или слушай пластинки, когда захочется.

Когда захочется? Нет, не совсем так. Для дома был привычен устоявшийся с прежних времен уклад – в определенном смысле строгий, но не подавляющий внутренней свободы.

– Случалось, попадало от отца. За мальчишеские проказы, – говорит Сергей Миролюбов. – Я не в обиде на него. Всегда вспоминаю один из главных его постулатов (очень, на мой взгляд, верный): ругай, наказывай человека только за дело и один на один, а хвали, поощряй – при всех. Отец неуклонно следовал этому принципу всю жизнь.

Продолжение в следующем номере.

Поделиться
17339