Чувство голода осталось на всю жизнь
Стрелок Афанасий Клавдиевич Туров, оборонявший Ленинград, вернулся с войны инвалидом, как тысячи тысяч. О деталях жизни в те страшные годы он рассказывал скупо. Но кое-что из его прошлого сохранилось в памяти сына Анатолия и его жены Дианы Михайловны.
Желудку не прикажешь
– Отец родился в деревне Остапово Устьянского района. О детстве вообще не рассказывал. Знаю только, что в начале 1930-х годов он приехал с товарищем в Архангельск. Видимо, тогда был оргнабор на заводы. Папа попал на лесопильный завод в Маймаксе. А затем переехал на Кегостров, завел семью. Трудился на местном ЛДК и до войны, и после нее, – рассказывает Анатолий Афанасьевич.
Когда Афанасия Клавдиевича призвали на фронт в марте 1942 года, старшему сыну Толику было только три года от роду, а младшему Вите и того меньше.
Постоянные поиски еды – вот что запомнил из детства Анатолий Афанасьевич.
– Мама Клавдия Константиновна работала на погрузке американских и английских судов. Она уходила рано утром, возвращалась поздно вечером. По 8–10 часов трудилась в трюме – перекладывала доски, грузила пиломатериалы. Мы с Витей шатались по улицам. Трудно даже сказать, чем мы питались. Чего только не ели, всякую гадость и пакость, – говорит он.
Иностранные матросы иногда давали русским матерям хлеба. Этот «кирпичик» растягивали на много дней. Спасала и картошка.
– Очистки от нее никогда не выбрасывали. Потому что, когда приходила весна, они пригождались. То, что можно было отлепить от кожуры, мы ели, получалось что-то вроде нынешних чипсов. А саму кожуру мама размачивала и лепила из нее оладьи, – припоминает Анатолий Афанасьевич.
Подростки собирали прогнивший картофель по весне около кегостровского овощехранилища. И хоть врачи запрещали есть гнилые клубни, желудку не прикажешь.
В это время в одной из деревень Пинежского района выживала Диана со своим братом. В лесу запасались ягодами, пили витаминный березовый сок. Но женщины и старики, трудившиеся в колхозах, точно так же не могли досыта накормить детей и внуков – все отдавали фронту.
– Помню, телятам на ферму привезли обрат в большой бочке. Он на солнце створожился, мух вокруг – тьма. Мы с ребятами наелись наскоро творогу и убежали. А если бы кто увидел? Беда ведь! Тогда за колосок судили, – возвращается в те времена Диана Михайловна.
– Однажды я потерял Витю, пошел на поиски. Оказалось, что он, такой малыш, пришел на пекарню. Не знаю, как его туда ноги привели, – может, по запаху. Маленького пожалели, дали кусок хлеба, – добавляет Анатолий Афанасьевич.
Отец и сын не узнали друг друга
Афанасий Туров служил стрелком в 152-й танковой бригаде на Ленинградском фронте. Обороняя город, получил ранение в обе ступни, был комиссован и отправлен домой. В первую встречу после войны отец и сын друг друга не узнали.
– Я бегал около дома. Смотрю – идет сосед Василий, а с ним мужчина на костылях. Я стал вокруг них крутиться. Инвалид вдруг спрашивает: «Где Толька-то?» А сосед удивленно на меня указывает, – рассказывает Анатолий Афанасьевич.
Солдаты, возвращавшиеся с полей сражений, неохотно делились впечатлениями. Папа рассказал лишь, что под Ленинградом бойцы оборонялись на открытых полях, кругом не было ничего, за что можно укрыться. Под непрерывным артобстрелом немцы косили их, как траву.
– Только в землю ляжешь, окопов нет. Голову руками закрыл, а в ноги ударило, – только и говорил он семье.
Холодно, голодно – иногда продуктов не было неделю. Смельчаки прямо в ходе боя ползали на поля за замерзшей капустой, если впереди подстрелили лошадь – пробирались к ней и срезали куски мяса.
Отец Дианы Михайловны Михаил Семенов тоже сражался под Ленинградом и тоже вернулся домой инвалидом.
– Его внесли в дом 9 мая на носилках. У него были раздроблены кости таза, открытая рана. Оказалось, что сразу после ранения его перевезли в госпиталь в Архангельск, но он маме письма не написал. Пришло оно от руководства госпиталя: возьмете ли мужа? Тогда многие отказывались от нетрудоспособных супругов. Папа боялся, что и наша мама откажется. Но она была порядочной женщиной и согласилась. Отец до конца жизни не вставал с постели, – рассказывает дочь.
Пережив ад войны, ее герои избегали о ней говорить.
– Не было никакой бравады. Ведь большинство мужиков не вернулись домой. Что пировать во время чумы, когда в каждой избе ор? Наша соседка осталась одна с тремя детьми в 29 лет. Так замуж и не вышла. Как веселиться, если она напротив стоит и плачет? – сетует Диана Михайловна.
– Вернувшиеся мужчины были на таком пределе, что другой раз срывались, но в основном молчали, сдерживали чувства, – делится наблюдениями Анатолий Афанасьевич.
Сапожник без сапог
Да и некогда было порадоваться Победе, после войны жизнь не оказалась медом. 1946–1947 годы выдались даже голоднее предыдущих лет. Если раньше по программе ленд-лиза жителям Архангельска что-то перепадало, то теперь голод пошел сплошной.
Ситуация начала выправляться только в начале 1950-х годов.
– Начали понемногу обустраивать подсобное хозяйство. Завели кур, держали поросенка. Всегда сажали картошку. Отец был трудолюбивым человеком, – говорит Анатолий Афанасьевич.
– Но чувство голода у него осталось на всю жизнь, – добавляет Диана Михайловна.
Афанасий Клавдиевич по-прежнему трудился на Кегостровском ЛДК в должности шорника. А еще он был хорошим сапожником.
– Наверное, у вас всегда была самая лучшая обувь? – спрашиваю я у его сына.
– Черта с два! Некогда ему было этим заниматься. На Кегострове была воинская часть. У него офицеры хромовые сапоги заказывали. И гражданским он обувь мастерил. Дома было полно колодок и инструментов, но у нас с ним одно время были одни худые ботинки на двоих, – опровергает Анатолий Афанасьевич.
В школе дети писали карандашами в тетрадях, сшитых из листов газеты. Диана Михайловна ходила на уроки в сарафане, который мать перешила из отцова вещмешка.
– Да и я ходил в школу с сумкой из-под противогаза. Как-то меня послали на слет октябрят в Исакогорку. Мама сшила брюки из обрезков ткани, но на одну лямку не хватило. Приехал я туда в этих брюках, в худой рубашоночке. Вижу, что в городе люди более-менее прилично одеты.
И мне так неудобно стало, что я так никуда и не пошел, – вспоминает Анатолий Афанасьевич.
Его папы не стало в 1989 году, а Клавдии Константиновны – годом раньше. Не смог муж долго прожить без жены, просился к ней.
Внук Андрей и старший сын ветерана Анатолий Афанасьевич рассматривают документы и фотографии семейного архива
Он был очень душевный человек
– Если бы была возможность, что бы вы сейчас спросили у своего отца? – задаю вопрос.
– Мы бы его взяли к себе жить, перво-наперво, – волнуясь, перебивает мужа Дина Михайловна.
– Конечно, в таком возрасте я бы поподробней узнал о его фронтовой судьбе. Потому что и хотел бы вам рассказать о нем больше, но не спросил тогда, а сейчас, увы, нет возможности. Самому неловко, – отвечает сын ветерана.
– Он был очень душевным человеком, – добавила Диана Михайловна.
Желудку не прикажешь
– Отец родился в деревне Остапово Устьянского района. О детстве вообще не рассказывал. Знаю только, что в начале 1930-х годов он приехал с товарищем в Архангельск. Видимо, тогда был оргнабор на заводы. Папа попал на лесопильный завод в Маймаксе. А затем переехал на Кегостров, завел семью. Трудился на местном ЛДК и до войны, и после нее, – рассказывает Анатолий Афанасьевич.
Когда Афанасия Клавдиевича призвали на фронт в марте 1942 года, старшему сыну Толику было только три года от роду, а младшему Вите и того меньше.
Постоянные поиски еды – вот что запомнил из детства Анатолий Афанасьевич.
– Мама Клавдия Константиновна работала на погрузке американских и английских судов. Она уходила рано утром, возвращалась поздно вечером. По 8–10 часов трудилась в трюме – перекладывала доски, грузила пиломатериалы. Мы с Витей шатались по улицам. Трудно даже сказать, чем мы питались. Чего только не ели, всякую гадость и пакость, – говорит он.
Иностранные матросы иногда давали русским матерям хлеба. Этот «кирпичик» растягивали на много дней. Спасала и картошка.
– Очистки от нее никогда не выбрасывали. Потому что, когда приходила весна, они пригождались. То, что можно было отлепить от кожуры, мы ели, получалось что-то вроде нынешних чипсов. А саму кожуру мама размачивала и лепила из нее оладьи, – припоминает Анатолий Афанасьевич.
Подростки собирали прогнивший картофель по весне около кегостровского овощехранилища. И хоть врачи запрещали есть гнилые клубни, желудку не прикажешь.
В это время в одной из деревень Пинежского района выживала Диана со своим братом. В лесу запасались ягодами, пили витаминный березовый сок. Но женщины и старики, трудившиеся в колхозах, точно так же не могли досыта накормить детей и внуков – все отдавали фронту.
– Помню, телятам на ферму привезли обрат в большой бочке. Он на солнце створожился, мух вокруг – тьма. Мы с ребятами наелись наскоро творогу и убежали. А если бы кто увидел? Беда ведь! Тогда за колосок судили, – возвращается в те времена Диана Михайловна.
– Однажды я потерял Витю, пошел на поиски. Оказалось, что он, такой малыш, пришел на пекарню. Не знаю, как его туда ноги привели, – может, по запаху. Маленького пожалели, дали кусок хлеба, – добавляет Анатолий Афанасьевич.
Отец и сын не узнали друг друга
Афанасий Туров служил стрелком в 152-й танковой бригаде на Ленинградском фронте. Обороняя город, получил ранение в обе ступни, был комиссован и отправлен домой. В первую встречу после войны отец и сын друг друга не узнали.
– Я бегал около дома. Смотрю – идет сосед Василий, а с ним мужчина на костылях. Я стал вокруг них крутиться. Инвалид вдруг спрашивает: «Где Толька-то?» А сосед удивленно на меня указывает, – рассказывает Анатолий Афанасьевич.
Солдаты, возвращавшиеся с полей сражений, неохотно делились впечатлениями. Папа рассказал лишь, что под Ленинградом бойцы оборонялись на открытых полях, кругом не было ничего, за что можно укрыться. Под непрерывным артобстрелом немцы косили их, как траву.
– Только в землю ляжешь, окопов нет. Голову руками закрыл, а в ноги ударило, – только и говорил он семье.
Холодно, голодно – иногда продуктов не было неделю. Смельчаки прямо в ходе боя ползали на поля за замерзшей капустой, если впереди подстрелили лошадь – пробирались к ней и срезали куски мяса.
Отец Дианы Михайловны Михаил Семенов тоже сражался под Ленинградом и тоже вернулся домой инвалидом.
– Его внесли в дом 9 мая на носилках. У него были раздроблены кости таза, открытая рана. Оказалось, что сразу после ранения его перевезли в госпиталь в Архангельск, но он маме письма не написал. Пришло оно от руководства госпиталя: возьмете ли мужа? Тогда многие отказывались от нетрудоспособных супругов. Папа боялся, что и наша мама откажется. Но она была порядочной женщиной и согласилась. Отец до конца жизни не вставал с постели, – рассказывает дочь.
Пережив ад войны, ее герои избегали о ней говорить.
– Не было никакой бравады. Ведь большинство мужиков не вернулись домой. Что пировать во время чумы, когда в каждой избе ор? Наша соседка осталась одна с тремя детьми в 29 лет. Так замуж и не вышла. Как веселиться, если она напротив стоит и плачет? – сетует Диана Михайловна.
– Вернувшиеся мужчины были на таком пределе, что другой раз срывались, но в основном молчали, сдерживали чувства, – делится наблюдениями Анатолий Афанасьевич.
Сапожник без сапог
Да и некогда было порадоваться Победе, после войны жизнь не оказалась медом. 1946–1947 годы выдались даже голоднее предыдущих лет. Если раньше по программе ленд-лиза жителям Архангельска что-то перепадало, то теперь голод пошел сплошной.
Ситуация начала выправляться только в начале 1950-х годов.
– Начали понемногу обустраивать подсобное хозяйство. Завели кур, держали поросенка. Всегда сажали картошку. Отец был трудолюбивым человеком, – говорит Анатолий Афанасьевич.
– Но чувство голода у него осталось на всю жизнь, – добавляет Диана Михайловна.
Афанасий Клавдиевич по-прежнему трудился на Кегостровском ЛДК в должности шорника. А еще он был хорошим сапожником.
– Наверное, у вас всегда была самая лучшая обувь? – спрашиваю я у его сына.
– Черта с два! Некогда ему было этим заниматься. На Кегострове была воинская часть. У него офицеры хромовые сапоги заказывали. И гражданским он обувь мастерил. Дома было полно колодок и инструментов, но у нас с ним одно время были одни худые ботинки на двоих, – опровергает Анатолий Афанасьевич.
В школе дети писали карандашами в тетрадях, сшитых из листов газеты. Диана Михайловна ходила на уроки в сарафане, который мать перешила из отцова вещмешка.
– Да и я ходил в школу с сумкой из-под противогаза. Как-то меня послали на слет октябрят в Исакогорку. Мама сшила брюки из обрезков ткани, но на одну лямку не хватило. Приехал я туда в этих брюках, в худой рубашоночке. Вижу, что в городе люди более-менее прилично одеты.
И мне так неудобно стало, что я так никуда и не пошел, – вспоминает Анатолий Афанасьевич.
Его папы не стало в 1989 году, а Клавдии Константиновны – годом раньше. Не смог муж долго прожить без жены, просился к ней.
Внук Андрей и старший сын ветерана Анатолий Афанасьевич рассматривают документы и фотографии семейного архива
Он был очень душевный человек
– Если бы была возможность, что бы вы сейчас спросили у своего отца? – задаю вопрос.
– Мы бы его взяли к себе жить, перво-наперво, – волнуясь, перебивает мужа Дина Михайловна.
– Конечно, в таком возрасте я бы поподробней узнал о его фронтовой судьбе. Потому что и хотел бы вам рассказать о нем больше, но не спросил тогда, а сейчас, увы, нет возможности. Самому неловко, – отвечает сын ветерана.
– Он был очень душевным человеком, – добавила Диана Михайловна.
