«И каждый думал: скорей бы в море!»
История жизни капитана дальнего плавания
Мало кто может поведать столько о службе моряков тралового флота, его проблемах и задачах, выполняемых с момента пика его развития до нынешних дней, как Владимир Иванович Бобрецов. История его жизни, связанная с малой родиной, морем и рыбным промыслом, заслуживает отдельного рассказа.
Военное детство, послевоенная юность
Годы войны Владимир Иванович помнит лишь эпизодически. Запомнилось, например, как в 1942 году уходил на фронт отец Иван Федотович. Эта дата была запечатлена на фотокарточке – все новобранцы перед тем, как уйти, быть может, навсегда, могли сфотографироваться с семьями.
Отец попал в пулеметное училище, воевал на Волховском фронте, в 1943-м был тяжело ранен и долгое время провел в госпитале.
– Пуля прошла через щеки, все зубы выбила, он долго говорить не мог, – говорит Владимир Иванович. – Но, что интересно, первое слово произнес, когда ему принесли хлеб, которого он полгода не пробовал. Сказал: «Хлеб!» – и после этого заговорил.
Пока отец воевал, семья Бобрецовых из Лешуконского переехала в деревню Вожгору, откуда родом были оба родителя маленького Володи. Война дотуда не докатилась, лишь в небе видели немецкий самолет-разведчик. Однако боль войны коснулась каждого.
– Приехал году в 42-м или 43-м морячок на трехдневную побывку, шел он по деревне в форме с гармошкой, веселый, пьяненький. А за ним бабы толпой шли, все рыдали, спрашивали: «А моего на фронте не видел?»
Женщины полностью заменяли ушедших на фронт мужчин, весь день проводили на работах – в лесу и на полях. А за малышами приглядывали бабушки, собирая их со всей деревни.
С возвращением отца в 1944 году семья Бобрецовых вернулась в райцентр, первое время снимала жилье, трудилась. Дети не были исключением. Женщины работали так, как многим мужикам сегодня не под силу.
– План у нас был такой – четыре сажени перепилить за день, – продолжает Владимир Иванович. – Мама с работы придет – все переколет, вместе поленья складываем у котельной пекарни.
Позже он трудился на замене опор телефонных линий от Смоленца до границы с Мезенским районом. В старших классах Владимир неожиданно обнаружил в себе тягу к русскому языку. А вдохновил на изучение родного языка бывший фронтовик, директор школы Иван Максимович Пахов. В Лешуконии берегут память о нем как о замечательном педагоге, и сам Владимир Иванович был в числе инициаторов присвоения имени своего учителя родной школе.
– Помню его в военной гимнастерке с орденом Красной Звезды на груди, – говорит он. – Мы все млели перед ним. На нашем первом уроке он заставил нас писать диктант. У меня было аж 14 ошибок. Ну, думаю, все – кол. Нет, оказывается, четверка, а наши отличники ошибок по 20 сделали. Никогда не считал себя знатоком русского языка, но эта оценка меня подстегнула. Купил словари и сохранил интерес к этому предмету, как и уважение к Пахову как редкому педагогу, на всю жизнь.
Иронией судьбы стало то, что именно слабая оценка по русскому языку при поступлении в мореходку чуть было не стала роковой в судьбе Владимира Ивановича.
Поступал он в Мурманское высшее мореходное училище в 1955 году вместе с другом Сашей, который, по сути, за несколько лет стал ему братом. У того отец погиб уже после Победы, 12 мая 1945 года. Мать, работавшая в библиотеке и обучавшая всех желающих чтению (мама самого Владимира Ивановича тоже была неграмотной и проходила курсы ликбеза), попала в неприятную историю и была заключена в тюрьму. Бобрецовы взяли мальчика в семью. Так что ребята с седьмого класса и жили, и учились вместе, деля все пополам.
Владимир поступал на судоводителя, Саша – на механика. Набор был более чем жесткий – 27 человек на место. То есть на пяти экзаменах нужно было набрать 25 баллов. Владимир Иванович дотянул до 23-х, и подвел его, как ни странно, именно его любимый русский язык. Но, так или иначе, его зачислили.
Учеба, по его воспоминаниям, шла по-разному – когда легко, когда с трудностями. Жили в кубрике по 30 человек. Курсантский коллектив был спаянный, дружный. Учились в Мурманской мореходке ребята со всего Советского Союза. С одним однокурсником из Нижнего Новгорода Владимир Иванович до сих пор созванивается.
Вместо срочной службы по окончании учебы курсанты проходили полугодовую военную стажировку. Владимиру выпало ее проходить на большом охотнике на подводные лодки. При распределении же он проявил несгибаемость, которая не раз пригодилась ему в дальнейшей службе.
– Шли на комиссию по списку – сначала отличники, затем активисты и т. д. Места службы предлагались в Калининграде, Мурманске и на Дальнем Востоке, куда никто, в том числе и я, не хотел идти. Стал стоять на своем – туда не поеду. Раз так, говорят, будешь брать то направление, что завтра останется. На следующий день опять та же картина – остался лишь Дальний Восток. Но, на мое счастье, на комиссии присутствовал начальник отдела кадров Архангельского тралового флота. Спросил, не хочу ли в Архангельск. Сразу согласился.
Труд и быт моряков
Довелось служить Владимиру Ивановичу на тральщиках «Пинагор», «Байкал», «Пеликан», «Монголия», «Североморский комсомолец», «Галактика» и т. д. Ходил на промысел в основном в Баренцево море, к берегам США и Канады. Начинал с должности третьего штурмана на бортовых тральщиках.
– Первый раз вышли в море, а я толком и не знаю, как трал спускать, – говорит он. – Капитан сначала сам всю процедуру провел, потом встал в стороне – делай сам! Когда самостоятельно все делаешь, запоминается сразу. А потом на другом судне нового капитана сам обучал тралить.
Владимир Иванович четко разграничивает принципы работы на «бортовиках» и «кормовиках» – траление на этих типах судов сильно отличается:
– На судах бортового траления работать сложнее, но в Архангельском флоте «кормовиков» не было. Они были только в Мурманском, ходили там с 1956 года. К нам поступили в 1960-х, я на первом из них служил.
О быте Владимир Иванович рассказывает охотно и подробно, так как сам служил в должностях второго и третьего штурмана (позже старпома и капитана), отвечая за разные сферы жизнеспособности судна и жизнедеятельности экипажа. В должности третьего помощника капитана, например, кроме прочего в обязанности входило и оказание медицинской помощи.
– Медработников на наших судах не было, я должен был пополнять запас медикаментов и обладать элементарными знаниями в области оказания первой медпомощи. В случае серьезного заболевания или травмы всегда можно было доставить больного на плавбазы, где располагались лазареты. Но народ у нас служил в основном здоровый. Так что эксцессов не было.
Питание, по словам Владимира Ивановича, было довольно неплохим. Продовольственным запасом пополнялись в порту перед выходом в море. А свежевыловленной рыбой можно было питаться ежедневно и сколько душе угодно.
Экипаж малых кормовых тральщиков составлял 40 человек. Вахты длились по четыре часа, межуясь с четырехчасовым отдыхом, без выходных и праздников. Но чаще практиковались так называемые «английские» вахты – ночные длились по шесть часов. И, таким образом, рабочее время выходило в первые сутки по 10 часов, во вторые – по 14.
Велся учет рабочего времени. Но оплата труда осуществлялась не по нему, а по улову, который делили по паям в процентном отношении. Каждому в зависимости от должности полагалась своя доля пая: матросу 2-го класса – 0,8; матросу 1-го класса – 1; второму штурману – 1,5; капитану – 2. Зарплаты, по словам Владимира Ивановича, обычно выходили неплохие. И каждый мог оставить жене или родным доверенность, чтобы те могли получать за моряков деньги в порту. Эти доверенности составляли по-разному – кто часть, кто полную зарплату оставлял, а кто-то и сам получал всю сумму по прибытии в порт.
Работы во время вахт обычно хватало. Меньше ее было, когда не велся лов рыбы и во время сильных штормов. Причем, тралить или нет во время шторма той или иной силы, зависело от капитана.
– До шести баллов тралили все, некоторые – при семи баллах, и лишь единицы – при восьми, – поясняет Владимир Иванович. – Сильный шторм был для нас вынужденным выходным. У нас даже частушка в ходу была: «Ты подуй-подуй, родной, дай нам нынче выходной!».
На его веку было немало сильных штормов. Владимир Иванович вспоминает первый из них:
– Шли на малом судне, носом на волну. Я как раз был на мостике, когда пошла большая волна. Капитан кричит: «Ложись!» И упал, а я в какой-то проем втиснулся. Волна прошла, капитан меня отругал: «Стекло бы продавило – тебя волной бы в море унесло». На моем веку был случай, когда человека за борт смыло. Судно резко крен дало, он вылетел и на трал упал. Опытный был моряк – ухватился за него, его и затащили на борт. А в целом схема действий во время шторма у экипажа отработана. Например, так как команда живет в носу малого судна, а камбуз располагается в корме, людям надо перебежать в обед через всю палубу. Они, держась за леер, тонкий трос, перебегали. С мостика в случае большой волны командовали: «Беги!» или «Стоп!».
В порту большинство моряков ждали семьи. Если суда приходили в Архангельск, то туда приезжали семьи из Мурманска, и наоборот. Родным разрешали жить на борту. Малые суда стояли в порту 3–4 дня, большие – две недели, с ремонтом – месяц.
– Для всех нас самым радостным днем был день возвращения в порт, – говорит Владимир Иванович. – Уже за два дня до этого никто не спал. Но выходили в отпуск, проходило пару недель, и каждый думал: скорей бы в море!
Ни минуты покоя
Уже став капитаном дальнего плавания, Владимир Иванович долгое время не хотел переходить на службу на суше, куда его настойчиво приглашали. И, может быть, не зря. Там ожидали новые, пожалуй, не менее сложные проблемы, чем шторма в открытом море. С одной из них он, став заместителем начальника Архрыбпрома, столк-
нулся практически сразу.
Судно «Канин» проходило под мостом в ночное время, его действиями управлял диспетчер с вышки МРВ. Но течением его занесло на опору моста, и у берега он затонул. Это произошло как раз перед окнами первого секретаря обкома партии, который проживал на Набережной Северной Двины. Поднялся переполох, в результате чего начальник Архрыбпрома подал заявление о выходе на пенсию.
Решать эту проблему поручили Владимиру Ивановичу и срок дали сжатый – один месяц. О том, что ему пришлось предпринять, какими правдами и неправдами искать многотонные тросы для поднятия судна, мощный кран с «Красной кузницы», буксиры, водолазов, прорывать подводные каналы, договариваться, выпрашивать, требовать и т. д., можно написать целый роман. Дело осложнялось тем, что никто точно не знал, как поднимать большие суда: последний раз этим занимались в военное время.
Так или иначе, судно было поднято через 20 дней после затопления. Для примера: в Мурманске эту задачу выполняли около года. А в большинстве случаев порты их просто оставляли в полунадводном состоянии либо разрезали на части.
– Судно подняли, воду выкачали, в док в Маймаксе отогнали, но этим дело не закончилось, – вспоминает с улыбкой Владимир Иванович. – Нужно было показать, что оно на ходу, то есть пустить его в рейс в эту навигацию. Но как это сделать, если оно насквозь провоняло солярой и команда идти на нем до Нарьян-Мара наотрез отказывается. Еле уговорил, дав повышенную плату.
Владимир Иванович может рассказать еще сотню подобных историй, которые накопились за те пять лет, что он работал в Архрыбпроме сначала заместителем, потом генеральным директором. Тогда нельзя было расслабиться ни на минуту – ни дома, ни тем более на службе. Звонки и визитеры шли чередой, надо было решать все новые задачи.
В сравнении с тем временем работу в Севрыбводе, куда перешел Владимир Иванович, сам он в шутку называет отпуском. Правда, хотя здесь появилось больше свободного времени, задачи приходилось решать не менее важные. Тогда Севрыбвод выполнял две функции – и воспроизводство рыбных запасов, и непосредственно рыбоохрана. Владимир Иванович участвовал в разработке системы регулирования промысла в 1991 году, дававшей возможность местному населению вести лов рыбы за минимальную плату, а коренным жителям деревень бесплатно.
– Рыбаки говорят, что правила рыболовства тогда были самыми удобными, – рассказывает он. – Закон на водных объектах тоже соблюдался. Теперь, к сожалению, такой слаженной схемы нет, полномочия перераспределялись, из года в год шло сокращение, из 130 инспекторов по области сейчас работает от силы 20.
Состояние флота Владимир Иванович тоже оценивает как неудовлетворительное.
– При мне было 85 судов, сейчас – четыре, из них два на промысле, два в ремонте. Кто виноват – покажет время. Но возрождать флот нужно и можно. Зачем из-за отсутствия собственных мощностей отдавать наши квоты на вылов кому бы то ни было, отправлять рыбу, которая могла бы быть на наших прилавках, за границу? Желаю нашей власти, обществу и бизнесу объединяться, искать резервы. Только дружной командой можно что-то изменить в этой ситуации, – уверен ветеран.
Интересы Владимира Ивановича не ограничиваются только его профессиональной деятельностью. Именно он стоял у истоков Лешуконского землячества в 1990-е годы. Вместе с выходцами из Лешуконского района, ныне живущими в Архангельске, он участвовал в создании устава организации, проведении первого общего собрания, на которое съехались около 150 человек, и последующей работе землячества, сегодня все так же пополняющегося новыми членами.
Сегодня Владимир Иванович, несмотря на свои 82 года, ведет активный образ жизни. Не так давно побывал в гостях у сына в США, к берегам которых он когда-то регулярно ходил на промысел. И конечно, нередко бывает на своей малой родине, откуда в послевоенные годы уезжал в надежде стать курсантом мореходки, а ныне гостит там в громком звании капитана дальнего плавания.
Мало кто может поведать столько о службе моряков тралового флота, его проблемах и задачах, выполняемых с момента пика его развития до нынешних дней, как Владимир Иванович Бобрецов. История его жизни, связанная с малой родиной, морем и рыбным промыслом, заслуживает отдельного рассказа.
Военное детство, послевоенная юность
Годы войны Владимир Иванович помнит лишь эпизодически. Запомнилось, например, как в 1942 году уходил на фронт отец Иван Федотович. Эта дата была запечатлена на фотокарточке – все новобранцы перед тем, как уйти, быть может, навсегда, могли сфотографироваться с семьями.
Отец попал в пулеметное училище, воевал на Волховском фронте, в 1943-м был тяжело ранен и долгое время провел в госпитале.
– Пуля прошла через щеки, все зубы выбила, он долго говорить не мог, – говорит Владимир Иванович. – Но, что интересно, первое слово произнес, когда ему принесли хлеб, которого он полгода не пробовал. Сказал: «Хлеб!» – и после этого заговорил.
Пока отец воевал, семья Бобрецовых из Лешуконского переехала в деревню Вожгору, откуда родом были оба родителя маленького Володи. Война дотуда не докатилась, лишь в небе видели немецкий самолет-разведчик. Однако боль войны коснулась каждого.
– Приехал году в 42-м или 43-м морячок на трехдневную побывку, шел он по деревне в форме с гармошкой, веселый, пьяненький. А за ним бабы толпой шли, все рыдали, спрашивали: «А моего на фронте не видел?»
Женщины полностью заменяли ушедших на фронт мужчин, весь день проводили на работах – в лесу и на полях. А за малышами приглядывали бабушки, собирая их со всей деревни.
С возвращением отца в 1944 году семья Бобрецовых вернулась в райцентр, первое время снимала жилье, трудилась. Дети не были исключением. Женщины работали так, как многим мужикам сегодня не под силу.
– План у нас был такой – четыре сажени перепилить за день, – продолжает Владимир Иванович. – Мама с работы придет – все переколет, вместе поленья складываем у котельной пекарни.
Позже он трудился на замене опор телефонных линий от Смоленца до границы с Мезенским районом. В старших классах Владимир неожиданно обнаружил в себе тягу к русскому языку. А вдохновил на изучение родного языка бывший фронтовик, директор школы Иван Максимович Пахов. В Лешуконии берегут память о нем как о замечательном педагоге, и сам Владимир Иванович был в числе инициаторов присвоения имени своего учителя родной школе.
– Помню его в военной гимнастерке с орденом Красной Звезды на груди, – говорит он. – Мы все млели перед ним. На нашем первом уроке он заставил нас писать диктант. У меня было аж 14 ошибок. Ну, думаю, все – кол. Нет, оказывается, четверка, а наши отличники ошибок по 20 сделали. Никогда не считал себя знатоком русского языка, но эта оценка меня подстегнула. Купил словари и сохранил интерес к этому предмету, как и уважение к Пахову как редкому педагогу, на всю жизнь.
Иронией судьбы стало то, что именно слабая оценка по русскому языку при поступлении в мореходку чуть было не стала роковой в судьбе Владимира Ивановича.
Поступал он в Мурманское высшее мореходное училище в 1955 году вместе с другом Сашей, который, по сути, за несколько лет стал ему братом. У того отец погиб уже после Победы, 12 мая 1945 года. Мать, работавшая в библиотеке и обучавшая всех желающих чтению (мама самого Владимира Ивановича тоже была неграмотной и проходила курсы ликбеза), попала в неприятную историю и была заключена в тюрьму. Бобрецовы взяли мальчика в семью. Так что ребята с седьмого класса и жили, и учились вместе, деля все пополам.
Владимир поступал на судоводителя, Саша – на механика. Набор был более чем жесткий – 27 человек на место. То есть на пяти экзаменах нужно было набрать 25 баллов. Владимир Иванович дотянул до 23-х, и подвел его, как ни странно, именно его любимый русский язык. Но, так или иначе, его зачислили.
Учеба, по его воспоминаниям, шла по-разному – когда легко, когда с трудностями. Жили в кубрике по 30 человек. Курсантский коллектив был спаянный, дружный. Учились в Мурманской мореходке ребята со всего Советского Союза. С одним однокурсником из Нижнего Новгорода Владимир Иванович до сих пор созванивается.
Вместо срочной службы по окончании учебы курсанты проходили полугодовую военную стажировку. Владимиру выпало ее проходить на большом охотнике на подводные лодки. При распределении же он проявил несгибаемость, которая не раз пригодилась ему в дальнейшей службе.
– Шли на комиссию по списку – сначала отличники, затем активисты и т. д. Места службы предлагались в Калининграде, Мурманске и на Дальнем Востоке, куда никто, в том числе и я, не хотел идти. Стал стоять на своем – туда не поеду. Раз так, говорят, будешь брать то направление, что завтра останется. На следующий день опять та же картина – остался лишь Дальний Восток. Но, на мое счастье, на комиссии присутствовал начальник отдела кадров Архангельского тралового флота. Спросил, не хочу ли в Архангельск. Сразу согласился.
Труд и быт моряков
Довелось служить Владимиру Ивановичу на тральщиках «Пинагор», «Байкал», «Пеликан», «Монголия», «Североморский комсомолец», «Галактика» и т. д. Ходил на промысел в основном в Баренцево море, к берегам США и Канады. Начинал с должности третьего штурмана на бортовых тральщиках.
– Первый раз вышли в море, а я толком и не знаю, как трал спускать, – говорит он. – Капитан сначала сам всю процедуру провел, потом встал в стороне – делай сам! Когда самостоятельно все делаешь, запоминается сразу. А потом на другом судне нового капитана сам обучал тралить.
Владимир Иванович четко разграничивает принципы работы на «бортовиках» и «кормовиках» – траление на этих типах судов сильно отличается:
– На судах бортового траления работать сложнее, но в Архангельском флоте «кормовиков» не было. Они были только в Мурманском, ходили там с 1956 года. К нам поступили в 1960-х, я на первом из них служил.
О быте Владимир Иванович рассказывает охотно и подробно, так как сам служил в должностях второго и третьего штурмана (позже старпома и капитана), отвечая за разные сферы жизнеспособности судна и жизнедеятельности экипажа. В должности третьего помощника капитана, например, кроме прочего в обязанности входило и оказание медицинской помощи.
– Медработников на наших судах не было, я должен был пополнять запас медикаментов и обладать элементарными знаниями в области оказания первой медпомощи. В случае серьезного заболевания или травмы всегда можно было доставить больного на плавбазы, где располагались лазареты. Но народ у нас служил в основном здоровый. Так что эксцессов не было.
Питание, по словам Владимира Ивановича, было довольно неплохим. Продовольственным запасом пополнялись в порту перед выходом в море. А свежевыловленной рыбой можно было питаться ежедневно и сколько душе угодно.
Экипаж малых кормовых тральщиков составлял 40 человек. Вахты длились по четыре часа, межуясь с четырехчасовым отдыхом, без выходных и праздников. Но чаще практиковались так называемые «английские» вахты – ночные длились по шесть часов. И, таким образом, рабочее время выходило в первые сутки по 10 часов, во вторые – по 14.
Велся учет рабочего времени. Но оплата труда осуществлялась не по нему, а по улову, который делили по паям в процентном отношении. Каждому в зависимости от должности полагалась своя доля пая: матросу 2-го класса – 0,8; матросу 1-го класса – 1; второму штурману – 1,5; капитану – 2. Зарплаты, по словам Владимира Ивановича, обычно выходили неплохие. И каждый мог оставить жене или родным доверенность, чтобы те могли получать за моряков деньги в порту. Эти доверенности составляли по-разному – кто часть, кто полную зарплату оставлял, а кто-то и сам получал всю сумму по прибытии в порт.
Работы во время вахт обычно хватало. Меньше ее было, когда не велся лов рыбы и во время сильных штормов. Причем, тралить или нет во время шторма той или иной силы, зависело от капитана.
– До шести баллов тралили все, некоторые – при семи баллах, и лишь единицы – при восьми, – поясняет Владимир Иванович. – Сильный шторм был для нас вынужденным выходным. У нас даже частушка в ходу была: «Ты подуй-подуй, родной, дай нам нынче выходной!».
На его веку было немало сильных штормов. Владимир Иванович вспоминает первый из них:
– Шли на малом судне, носом на волну. Я как раз был на мостике, когда пошла большая волна. Капитан кричит: «Ложись!» И упал, а я в какой-то проем втиснулся. Волна прошла, капитан меня отругал: «Стекло бы продавило – тебя волной бы в море унесло». На моем веку был случай, когда человека за борт смыло. Судно резко крен дало, он вылетел и на трал упал. Опытный был моряк – ухватился за него, его и затащили на борт. А в целом схема действий во время шторма у экипажа отработана. Например, так как команда живет в носу малого судна, а камбуз располагается в корме, людям надо перебежать в обед через всю палубу. Они, держась за леер, тонкий трос, перебегали. С мостика в случае большой волны командовали: «Беги!» или «Стоп!».
В порту большинство моряков ждали семьи. Если суда приходили в Архангельск, то туда приезжали семьи из Мурманска, и наоборот. Родным разрешали жить на борту. Малые суда стояли в порту 3–4 дня, большие – две недели, с ремонтом – месяц.
– Для всех нас самым радостным днем был день возвращения в порт, – говорит Владимир Иванович. – Уже за два дня до этого никто не спал. Но выходили в отпуск, проходило пару недель, и каждый думал: скорей бы в море!
Ни минуты покоя
Уже став капитаном дальнего плавания, Владимир Иванович долгое время не хотел переходить на службу на суше, куда его настойчиво приглашали. И, может быть, не зря. Там ожидали новые, пожалуй, не менее сложные проблемы, чем шторма в открытом море. С одной из них он, став заместителем начальника Архрыбпрома, столк-
нулся практически сразу.
Судно «Канин» проходило под мостом в ночное время, его действиями управлял диспетчер с вышки МРВ. Но течением его занесло на опору моста, и у берега он затонул. Это произошло как раз перед окнами первого секретаря обкома партии, который проживал на Набережной Северной Двины. Поднялся переполох, в результате чего начальник Архрыбпрома подал заявление о выходе на пенсию.
Решать эту проблему поручили Владимиру Ивановичу и срок дали сжатый – один месяц. О том, что ему пришлось предпринять, какими правдами и неправдами искать многотонные тросы для поднятия судна, мощный кран с «Красной кузницы», буксиры, водолазов, прорывать подводные каналы, договариваться, выпрашивать, требовать и т. д., можно написать целый роман. Дело осложнялось тем, что никто точно не знал, как поднимать большие суда: последний раз этим занимались в военное время.
Так или иначе, судно было поднято через 20 дней после затопления. Для примера: в Мурманске эту задачу выполняли около года. А в большинстве случаев порты их просто оставляли в полунадводном состоянии либо разрезали на части.
– Судно подняли, воду выкачали, в док в Маймаксе отогнали, но этим дело не закончилось, – вспоминает с улыбкой Владимир Иванович. – Нужно было показать, что оно на ходу, то есть пустить его в рейс в эту навигацию. Но как это сделать, если оно насквозь провоняло солярой и команда идти на нем до Нарьян-Мара наотрез отказывается. Еле уговорил, дав повышенную плату.
Владимир Иванович может рассказать еще сотню подобных историй, которые накопились за те пять лет, что он работал в Архрыбпроме сначала заместителем, потом генеральным директором. Тогда нельзя было расслабиться ни на минуту – ни дома, ни тем более на службе. Звонки и визитеры шли чередой, надо было решать все новые задачи.
В сравнении с тем временем работу в Севрыбводе, куда перешел Владимир Иванович, сам он в шутку называет отпуском. Правда, хотя здесь появилось больше свободного времени, задачи приходилось решать не менее важные. Тогда Севрыбвод выполнял две функции – и воспроизводство рыбных запасов, и непосредственно рыбоохрана. Владимир Иванович участвовал в разработке системы регулирования промысла в 1991 году, дававшей возможность местному населению вести лов рыбы за минимальную плату, а коренным жителям деревень бесплатно.
– Рыбаки говорят, что правила рыболовства тогда были самыми удобными, – рассказывает он. – Закон на водных объектах тоже соблюдался. Теперь, к сожалению, такой слаженной схемы нет, полномочия перераспределялись, из года в год шло сокращение, из 130 инспекторов по области сейчас работает от силы 20.
Состояние флота Владимир Иванович тоже оценивает как неудовлетворительное.
– При мне было 85 судов, сейчас – четыре, из них два на промысле, два в ремонте. Кто виноват – покажет время. Но возрождать флот нужно и можно. Зачем из-за отсутствия собственных мощностей отдавать наши квоты на вылов кому бы то ни было, отправлять рыбу, которая могла бы быть на наших прилавках, за границу? Желаю нашей власти, обществу и бизнесу объединяться, искать резервы. Только дружной командой можно что-то изменить в этой ситуации, – уверен ветеран.
Интересы Владимира Ивановича не ограничиваются только его профессиональной деятельностью. Именно он стоял у истоков Лешуконского землячества в 1990-е годы. Вместе с выходцами из Лешуконского района, ныне живущими в Архангельске, он участвовал в создании устава организации, проведении первого общего собрания, на которое съехались около 150 человек, и последующей работе землячества, сегодня все так же пополняющегося новыми членами.
Сегодня Владимир Иванович, несмотря на свои 82 года, ведет активный образ жизни. Не так давно побывал в гостях у сына в США, к берегам которых он когда-то регулярно ходил на промысел. И конечно, нередко бывает на своей малой родине, откуда в послевоенные годы уезжал в надежде стать курсантом мореходки, а ныне гостит там в громком звании капитана дальнего плавания.
